Избавление
Шрифт:
– Ничего другого, кроме того, чтобы застрелить человека стрелой в спину? – спросил Льюис с наигранной вежливостью.
– Но это ты так сам решил, Льюис! – сказал Дрю.
– А как бы ты поступил?
– Сейчас не имеет никакого значения, как бы я поступил, – ответил Дрю твердо. – Но могу тебе сказать, что я не верю, что...
– Не веришь – что?
– Подождите, подождите, – вмешался я. – Это бы мы сделали, или не сделали, сейчас не имеет никакого отношения к делу. Он уже там, очень далеко – а мы тут. Не мы все это начали. Мы на это не напрашивались. Вопрос заключается в том, что нам делать теперь.
Что-то задвигалось
– Он что, разве не умер? – спросил я. Я уже давно считал его мертвым и совершенно не мог понять, как он мог вообще еще двигаться и вздыхать.
– Вот теперь он мертв окончательно, – сказал Льюис, не поднимая головы. – Окончательно и бесповоротно. Но спасти его было бы все равно невозможно. Он прострелен насквозь, прямо по центру груди.
Льюис и Дрю распрямились, мы попытались вернуться к обсуждению того, что же нам делать.
– Давайте обмозгуем все, – заговорил Льюис. – Давайте успокоимся и хорошенько подумаем. Кто знает что-нибудь о законах?
– Я был в составе присяжных на суде. Но только один раз, – отозвался Дрю.
– Ну, это на один раз больше, чем я, – сказал я. – И я ничего не знаю о всяких там подразделениях убийства на предумышленное, непредумышленное и все прочее в таком духе. Ровным счетом ничего.
Мы все повернулись к Бобби, который как раз в это время подошел к нам. Но он отрицательно помотал головой. Лицо у него все еще было пунцовым.
– Не нужно много понимать в законе, чтобы догадаться, что если мы привезем этого типа и передадим его шерифу, будет назначено расследование, и можете не сомневаться – нам придется предстать перед судом, – сказал Льюис. – Я не знаю, какое против нас выдвинут обвинение, как это там будет называться технически, но могу вас заверить – нами будет заниматься суд присяжных.
– Ну и что из этого? – спросил Дрю.
– Что из этого? А вот что. – Льюис переступил с ноги на ногу. – Мы убили человека. Выстрелом в спину. И мы убили не просто вообще человека, а местного, жителя этих гор. И теперь давайте прикинем, чем это для нас чревато.
– Ладно, – сказал Дрю. – Прикидывай. Мы слушаем. Льюис вздохнул и почесал в затылке.
– Только нам не надо горячиться и изображать из себя бойскаутов Мы должны все сделать толково и правильно. А сделать мы можем только одно.
– Вот тут ты совершенно прав, – сказал Дрю. – Мы можем сделать только одну вещь...
Я пытался представить, что нас ожидает, и видел в будущем одни лишь неприятности, которые будут преследовать теперь меня до конца жизни. Меня всегда до смерти пугало все, что связано с полицией; от одного вида человека в полицейской форме я весь холодею – иногда мне кажется, что у меня даже слюна во рту замерзает... В наступившей тишине я почувствовал, что дыхание мое участилось; я снова стал различать тихие звуки, издаваемые рекой – будто что-то скребется за дверью.
– Прежде чем мы примем решение предстать перед судом присяжных в каком-нибудь городке среди этих гор, нам нужно очень хорошо все взвесить. Мы не знаем, кем был этот человек, но знаем, что жил он где-то неподалеку. Может быть, сбежавший из заключения преступник, или, может, он занимался незаконным изготовлением виски. И кто знает,
То, что Льюис говорил, имело смысл. Я стал прислушиваться к лесу, к реке – не дадут ли они мне ответа. И явственно представил себе, как все мы четверо гнием месяцами в какой-нибудь местной тюрьме, в одной камере с пьянчужками, питаясь кукурузным хлебом с солониной, салом, стараемся не думать о том, что нас ожидает, чтобы не умереть от беспокойства; ведем переговоры с адвокатами, оплачиваем их услуги из месяца в месяц; добиваемся того, чтобы нас освободили под залог или чтобы кто-нибудь взял нас на поруки... Но я не имею ни малейшего представления, позволено ли подобное вообще при разбирательстве такого дела, как наше... Я уже видел, как затягиваю свою семью все глубже в эту отвратительную передрягу, вылезти из которой уже невозможно; все более запутываюсь в обстоятельствах жизни, смерти и существования этого гнусного, бессмысленного человека, лежавшего передо мной и с задумчивым видом державшегося рукой за наконечник стрелы, убившей его, с лопнувшим красным пузырем на губах, превратившимся в маленькую тоненькую струйку крови, которая медленно собиралась в каплю под ухом... Да, среди всех нас Льюису грозили самые большие неприятности, но каждому из нас тоже было что терять. Крайне неприятно будет уже то, что пресса раструбит про случившееся, и наши имена будут как-то связываться с убийством, и пройдет очень много времени, прежде чем об этом позабудут... Нет, если есть возможность избежать всего этого, ею надо воспользоваться.
– Ну, а что ты думаешь, Бобби? – спросил Льюис, и в его голосе прозвучали нотки, которые давали понять, что решение Бобби будет для всех нас решающим.
Бобби сидел на том же бревне, на которое его заставили улечься; одной рукой он прикрывал глаза, другой подпирал подбородок. Он встал, постаревший лет на двадцать, подошел к мертвецу. Потом вдруг, в неконтролируемой вспышке гнева, которая была совершенно неожиданной, будто прорвавшейся откуда-то из другого мира, он ударил труп в лицо ногой, потом еще раз, и еще. Льюис, обхватив за плечи, оттащил его в сторону. Когда он отпустил Бобби, тот повернулся и отошел на несколько шагов.
– Ну, а что ты скажешь, Эд? – спросил меня Льюис.
– Боже, я не знаю, честное слово, не знаю!
Дрю обошел тело, стал с другой стороны и нарочито медленно протянул руку и показал на труп.
– Не знаю, что ты задумал, Льюис, – сказал он, – но если ты попытаешься скрыть это тело, ты сразу себя подставляешь под обвинение в предумышленном убийстве. В законах я разбираюсь мало, но это знаю наверняка. А учитывая то, что ты нам рассказал об условиях, в которых будет здесь проводиться суд, тебе это совсем не нужно. Хорошенько подумай, Льюис, если, конечно, мысль об электрическом стуле тебя не так уж беспокоит.