Избавление
Шрифт:
Подполз Костров, увидел на нем горящий, запачканный мазутом шлемофон. Подполковник, хоть и с одной рукой, помог отстегнуть его и снять с головы. По лицу Тараторина стекала кровь.
— Перевязка нужна, давай оттащу тебя в дом.
— Не надо, браток, малость подпалило… Пройдет…
Тараторин отыскал на обочине лужицу дождевой воды, начал пить крупными, ненасытными глотками, потом смочил голову.
На город опускалась дрожащая, вспугнутая выстрелами темнота. Дома, руины — все превратилось в тускло мерцающие силуэты. Облака отражали красноватый
Подъехал "виллис" в сопровождении машины с автоматчиками. Из него выпрыгнул рослый генерал. В нем Костров узнал Шмелева и пытался отдать рапорт, но генерал замахал рукою.
Костров начал вполголоса докладывать, делая упор на тактику уличных боев. Генерал заинтересованно слушал.
— Днем мы взломали баррикаду, отбили только что атаку, но, если они захотят ночью снова пойти, они прорвутся.
— Типун тебе на язык! — простодушно заметил Шмелев, но сам же почувствовал, что и у него на сердце заскребло.
— Трудности в том, что немцы приспособили дома для обороны, их оттуда не сразу выкуришь. Толстостенные, многоэтажные, а вон оттуда, с верхних этажей, — показал Костров рукою на громоздкий дом, — стреляют даже из орудий.
— Блокировать нельзя?
— Пытались, — сокрушенно проговорил Костров. — Но у них тактика строгого взаимодействия. Нам приходится отбиваться сразу от двух атак, направленных с разных сторон…
Генерал в задумчивости сжал губы, и было видно, как помимо его воли подергивается левая щека. Он позвал Кострова в машину, и вдвоем они, подсвечивая мигающим фонариком карту, соображали, как наступать дальше.
— По Франкфуртер–аллее я пущу в бой другое подразделение. Вас же усилю дивизионом тяжелых гаубиц. Те дома, в которых гарнизоны особенно ожесточенно сопротивляются и не складывают оружие, надо разрушать. — И, пообещав сразу же прислать сюда саперного офицера с зарядами тротила, предостерег: — Только учтите, перед тем как рвать, проверьте, нет ли в каком доме детей, женщин, стариков. Хоть и немцы, а все равно… люди!
Шмелев еще напомнил, чтобы поторапливались закладывать заряды: на рассвете может последовать атака с немецкой стороны…
Он впрыгнул в кабину и не успел закрыть дверцу, как "виллис" крутнул со двора.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Всю ночь устанавливали тротиловые заряды. Военный инженер майор Дичаров, прибывший с вечера с группой саперов, привез несколько ящиков подрывных зарядов и железных коробок мин.
— Принимайте гостинцы. От Шмелева, — сказал инженер.
— Принимаем, — заулыбался Костров и посмотрел на вылезшего следом за майором тощего парня в немецкой форме. Вид у парня был мучительно усталый и какой–то истерзанный.
— Это немецкий товарищ, переводчик, — пояснил инженер.
— Очень приятно" — сказал Костров, подавая руку.
Немец пристукнул каблуками, но руку побоялся перехватить и ответно пожать: продолжал стоять, как перед генералом.
Не мешкая,
Узкоплечего, с обветренным и словно высушенным лицом переводчика–фельдфебеля звали Вилли Штрекером. Он служил в батальоне особого назначения, которым командовал майор Гофман. Где Гофман? О, целая история! Их батальон из Берлина был послан на Украину, стоял в Полтаве, затем кончились для него веселые денечки, когда попал в самое пекло войны — в горящий Сталинград.
— Вы были в Сталинграде? — удивился Костров, освещая лицо переводчика фонарем.
— Русский офицер тоже… Сталинград? Ах, поганая война! — Переводчик провел рукой по лицу, дотрагиваясь до красного вздувшегося рубца, пролегшего от щеки к подбородку.
— Воевали друг против друга, а теперь вместе? — снова изумляясь, переспросил Костров.
— Да, теперь вместе… Фантастично! Будем искать Гитлера.
— Надоел?
— Не понимаю, что значит "надоел"?.. А-а, плохой, плохой… Понятно, — говорил Вилли, прицокивая языком, и вне всякой связи заговорил о себе: — О-о, русские — карашо! Я понял… Лагерь Красногорск… Фантастично! Давай запись комитет "Свободная Германия" и опять давай фатерланд, чтоб кончать войну. Напросился добровольно! Переводчик.
— Значит, с прошлым порвал?
— Да, да, — закивал головой Вилли. — Я никогда не был нацистом и не разделяю их убеждений.
Будоражная стояла ночь. То там, то здесь слышались ухающие тяжелые взрывы, или откуда–либо подспудно брался стучать пулемет, вслед ему хлопки гранат. И всю ночь напролет Берлин не переставал гореть; зарево стояло вполнеба, а тут, вблизи, то и дело оживлялись, сердито шипя, огни, видимо, попадали на что–то легко воспламеняемое. Ночью становилось холоднее, зато дым и гарь не спадали, отчего щекотало и саднило в горле.
— Перебегать к дому не скопом и оружие держать наготове, предупредил Костров.
Они подкрадывались к дому, перебегая поодиночке. С ними переводчик Вилли, который держал рупор громкоговорителя.
Парадная дверь была закрыта; обитая металлом, она не поддавалась. Позади дома на высоте второго этажа свисал громоздкий балкон, солдаты кинули через перила прихваченную с собой веревку, начали подтягиваться. Скоро несколько солдат проникли через застекленную дверь в комнату, потом обшарили два нижних этажа. Странно: немцев тут не было. И когда Кострова, военного инженера Дичарова и группу саперов с ящиками взрывчатки впустили через открытую изнутри дверь, они удивились подозрительной тишине первого этажа.