Избранная лирика
Шрифт:
Почему-то очень захотелось
Заглянуть той девочке в глаза.
Варшава
Он видел всё на памятных стоянках –
И то, что в Риге выщерблен гранит,
И то, что след от гусеницы танка
Крещатик старый долго сохранит.
И, пронося винтовку на весу,
Со щёк своих, обветренных, шершавых,
Смахнул солдат украдкою слезу
На улице разрушенной Варшавы.
* * *
Поэт,
А перед нами - лишь окопа дно,
Но, может, этой самою ценою
Найти слова редчайшие дано.
Мне видится среди полей изрытых,
Где ночи настороженно тихи,
Всю землю обошедший как спаситель -
Солдат, в окопе шепчущий стихи.
Затишье
Четыре года будто в сновиденье...
А этот день и впрямь не наяву!
К дороге выбираясь из селенья,
На мокрую бросаемся траву.
Забыто пахнет кошеною гречей.
Никак я потому и не усну.
Забравшийся в укрытие кузнечик
Сверлит уже лесную тишину.
Движение, неслышное вначале.
Горят на солнце капельки смолы...
И мы теперь лишь только замечаем,
Как хороши сосновые стволы!
* * *
Ещё гудит за Одером равнина.
И армий новых движется стена.
С помятыми кварталами Берлина
Подклеивает карту лейтенант.
Двухвёрстки, побелевшие в планшете,
Запечатлели все его бои.
Не циркулем он мерил вёрсты эти,
А на своих, на собственных двоих.
Пыль долгая осела у обочин.
Горячие запомнятся места.
Он на высоты вырвался. И к ночи
Вступил в квадрат берлинского листа.
30 апреля 1945 года
Провал окна. Легла на мостовую
Тень, что копилась долго во дворе.
Поставлены орудья напрямую,
И вздрагивает дом на пустыре...
Завален плац обломками и шлаком,
Повисли разных проводов концы.
На этот раз в последнюю атаку
Из тёмных окон прыгают бойцы.
Бранденбургские ворота
Не гремит колесница войны.
Что же вы не ушли от погони,
Наверху бранденбургской стены
Боевые немецкие кони?
Вот и арка. Проходим под ней,
Суд свершив справедливый и строгий.
У надменных державных коней
Перебиты железные ноги.
Эпилог
Курганы
Архивов важных драная бумага.
Горит пятно простого кумача
Над обнажённым куполом рейхстага.
В пыли дорог и золоте наград,
Мы у своей расхаживаем цели.
Фамилиями нашими пестрят
Продымленные стены цитадели.
А первый, флагом осенённый тем,
Решил остаться неизвестным свету,
Как мужество, что мы явили всем,
Ему ещё названья тоже нету.
* * *
На сером фоне разрушений,
Где и бурьян давно не рос,
Нарядным розовым цветеньем
Внезапно вспыхнул абрикос.
Вокруг ещё развалин груды,
Но, в цепкой проволоке весь,
Тот абрикос возник как чудо.
А мы твердим, что нет чудес!
На пашне
Солнца взглядом любовным большая земля разогрета,
Дней теплее в апреле не знали ещё старики.
Борозду к борозде прирезают плуги до рассвета.
Двух обугленных танков угрюмо стоят костяки.
На парующей ниве бескрайнего берега пёстрого
Не уснут до зари беспокойные люди земли,
Чтобы танков сожжённых чужие нелепые остовы
В зашумевшей пшенице легко затеряться могли.
* * *
Я видел, как смотрит на море
Малыш, вырываясь из рук.
Каким изумленьем во взоре
Сменяется первый испуг...
Своею волною зелёной
Закрыло оно небосвод.
Глядит удивлённо ребёнок
И ладушки-ладушки бьёт.
* * *
Эта южного берега
Кромка вечнозелёная,
Эта рыжая прерия,
До нутра прокалённая, -
Вся округа богатая,
Гор зажатая поясом,
Как лоза узловатая,
Перевитая колосом.
* * *
Не будите, пожалуйста, - море уснуло.
Сладко вытянув лапы, улеглось на песок.
В темноте поворочалось важно и смолкло.
Верно, смотрит опять свои милые синие сны.
Ни движенья лесного, ни птичьего писка,
Прозвенела цикада и тут же забылась сама...
Ночь шагает неслышно, а море вздыхает устало
И тихонько ворчит, к раскалённому камню припав.
Память сердца
Сбегал к волнам, то синим, то седым,
Карабкался по тропам разогретым.
Блуждал лесами тихими. Пред ним –