Избранная лирика

Субботин Василий Ефимович

Почему-то очень захотелось

Заглянуть той девочке в глаза.

Варшава

Он видел всё на памятных стоянках –

И то, что в Риге выщерблен гранит,

И то, что след от гусеницы танка

Крещатик старый долго сохранит.

И, пронося винтовку на весу,

Со щёк своих, обветренных, шершавых,

Смахнул солдат украдкою слезу

На улице разрушенной Варшавы.

* * *

Поэт,

поэт, весь мир перед тобою

А перед нами - лишь окопа дно,

Но, может, этой самою ценою

Найти слова редчайшие дано.

Мне видится среди полей изрытых,

Где ночи настороженно тихи,

Всю землю обошедший как спаситель -

Солдат, в окопе шепчущий стихи.

Затишье

Четыре года будто в сновиденье...

А этот день и впрямь не наяву!

К дороге выбираясь из селенья,

На мокрую бросаемся траву.

Забыто пахнет кошеною гречей.

Никак я потому и не усну.

Забравшийся в укрытие кузнечик

Сверлит уже лесную тишину.

Движение, неслышное вначале.

Горят на солнце капельки смолы...

И мы теперь лишь только замечаем,

Как хороши сосновые стволы!

* * *

Ещё гудит за Одером равнина.

И армий новых движется стена.

С помятыми кварталами Берлина

Подклеивает карту лейтенант.

Двухвёрстки, побелевшие в планшете,

Запечатлели все его бои.

Не циркулем он мерил вёрсты эти,

А на своих, на собственных двоих.

Пыль долгая осела у обочин.

Горячие запомнятся места.

Он на высоты вырвался. И к ночи

Вступил в квадрат берлинского листа.

30 апреля 1945 года

Провал окна. Легла на мостовую

Тень, что копилась долго во дворе.

Поставлены орудья напрямую,

И вздрагивает дом на пустыре...

Завален плац обломками и шлаком,

Повисли разных проводов концы.

На этот раз в последнюю атаку

Из тёмных окон прыгают бойцы.

Бранденбургские ворота

Не гремит колесница войны.

Что же вы не ушли от погони,

Наверху бранденбургской стены

Боевые немецкие кони?

Вот и арка. Проходим под ней,

Суд свершив справедливый и строгий.

У надменных державных коней

Перебиты железные ноги.

Эпилог

Курганы

щебня, горы кирпича.

Архивов важных драная бумага.

Горит пятно простого кумача

Над обнажённым куполом рейхстага.

В пыли дорог и золоте наград,

Мы у своей расхаживаем цели.

Фамилиями нашими пестрят

Продымленные стены цитадели.

А первый, флагом осенённый тем,

Решил остаться неизвестным свету,

Как мужество, что мы явили всем,

Ему ещё названья тоже нету.

* * *

На сером фоне разрушений,

Где и бурьян давно не рос,

Нарядным розовым цветеньем

Внезапно вспыхнул абрикос.

Вокруг ещё развалин груды,

Но, в цепкой проволоке весь,

Тот абрикос возник как чудо.

А мы твердим, что нет чудес!

На пашне

Солнца взглядом любовным большая земля разогрета,

Дней теплее в апреле не знали ещё старики.

Борозду к борозде прирезают плуги до рассвета.

Двух обугленных танков угрюмо стоят костяки.

На парующей ниве бескрайнего берега пёстрого

Не уснут до зари беспокойные люди земли,

Чтобы танков сожжённых чужие нелепые остовы

В зашумевшей пшенице легко затеряться могли.

* * *

Я видел, как смотрит на море

Малыш, вырываясь из рук.

Каким изумленьем во взоре

Сменяется первый испуг...

Своею волною зелёной

Закрыло оно небосвод.

Глядит удивлённо ребёнок

И ладушки-ладушки бьёт.

* * *

Эта южного берега

Кромка вечнозелёная,

Эта рыжая прерия,

До нутра прокалённая, -

Вся округа богатая,

Гор зажатая поясом,

Как лоза узловатая,

Перевитая колосом.

* * *

Не будите, пожалуйста, - море уснуло.

Сладко вытянув лапы, улеглось на песок.

В темноте поворочалось важно и смолкло.

Верно, смотрит опять свои милые синие сны.

Ни движенья лесного, ни птичьего писка,

Прозвенела цикада и тут же забылась сама...

Ночь шагает неслышно, а море вздыхает устало

И тихонько ворчит, к раскалённому камню припав.

Память сердца

Сбегал к волнам, то синим, то седым,

Карабкался по тропам разогретым.

Блуждал лесами тихими. Пред ним –