Избранная луной
Шрифт:
– Скучное у меня имечко. – Девушка вздохнула. – Значит, даже на Мать-Землю я навожу скуку?
– Нет, это значит, что от Матери-Земли в придачу к имени ты получила историю жизни, не похожую ни на чью другую.
– Ты это говоришь, сколько я себя помню, а истории у меня как не было, так и нет, – упрекнула Мари.
– Всему свое время. – Леда коснулась бархатной щеки дочери, и в ее улыбке просквозила печаль. – Мари, девочка моя, хотела бы я рассказать тебе еще что-нибудь, да не успею. Солнце уже садится, а сегодня полнолуние. О Клане нужно позаботиться.
Мари приготовилась
Ее насмешливость мигом улетучилась. Отбросив листок и карандаш, Мари подошла к матери, взяла ее ладони в свои. Как же больно было чувствовать исходивший от родного существа холод, видеть появившийся серебристый отлив кожи! Как всем сердцем хотелось облегчить страдания, которые испытывала мама каждый вечер на закате солнца.
– Прости, мамочка, я совсем потеряла счет времени. Не стану тебя задерживать. – Мари старалась говорить бодро, не желая обременять горячо любимого человека своими переживаниями. Довольно и того, что мать мужественно уходила в темноту навстречу опасности. – Мое желание подождет. Мне есть чем заняться. Надо закончить один рисунок, поработать над перспективой.
– Можно взглянуть? – не удержалась Леда.
– Он еще не готов; знаешь ведь, не люблю показывать неоконченную работу.
Леду вновь затрясло, и дочь невольно сжала ее руку в знак поддержки и любви. Она через силу улыбнулась.
– Но сегодня, пожалуй, сделаю исключение. Ты же моя любимая модель, а я на все готова, лишь бы угодить любимой модели.
– Надеюсь, ты ко мне благосклоннее, чем к Нарциссу, – поддела ее Леда.
Девушка подошла к грубо сколоченному деревянному столу, стоящему в глубине норы, в которой мать и дочь жили вдвоем восемнадцать зим, с рождения Мари.
Своды норы украшал пышный мох-светожар, а с потолка над столом, словно живые люстры, свисали гроздья грибов-фонариков. Когда Мари повернулась к столу, улыбка, которую она изобразила ради матери, сбежала с ее лица. Девушка взяла лист плотной бумаги из растительных волокон, тщательно измельченных вручную, и обернулась. Она улыбалась Леде уже по-настоящему.
– Смотрю на свой рабочий стол, на мох-светожар и грибы-фонарики над ним, и всякий раз вспоминаю твои легенды о земных духах.
– Ты всегда любила истории, что передают Жрицы луны из поколения в поколение для забавы и в назидание дочерям, хотя правды в них не больше, чем в мифе о Нарциссе и бедняжке Эхо.
Мари по-прежнему улыбалась.
– Когда я рисую, для меня они все оживают.
– Ты часто это повторяешь, но… – начала Леда, однако осеклась на полуслове. Она ахнула от восхищения, едва взглянув на набросок. – Мари! Какое чудо! – Леда взяла из рук дочери листок, вгляделась внимательнее. – Честное слово, на сей раз ты превзошла себя. – Женщина осторожно провела пальцем по листку, завороженно глядя на свой портрет. Она была
Мари снова взяла руку матери в ладони и погладила ее:
– Рада, что тебе нравится, только рука не получилась такой же хрупкой и изящной, как в жизни.
Леда прижала ладонь к щеке Мари:
– Поправишь, и выйдет замечательная работа, как все твои рисунки.
Она нежно поцеловала дочь в лоб и добавила:
– Я для тебя приготовила подарок, девочка моя.
– Подарок? Правда?
Леда лукаво усмехнулась:
– Подарок, да еще какой! Закрой глаза и стой здесь. – Леда поспешила в дальнюю комнатку, служившую ей спальней, а заодно сушильней и кладовой для пряных трав. Выскользнув оттуда, она встала перед дочерью, заложив руки за спину.
– Что это? За спиной прячешь – значит, маленькое. Новое перо?
– Мари, я же просила не подглядывать! – пожурила Леда.
Девушка зажмурилась покрепче и улыбнулась.
– А я и не подглядываю! Просто я сообразительная, вся в маму! – похвасталась она.
– Да еще и красавица, вся в папу, – добавила Леда и водрузила свой подарок на голову дочери.
– Ой! Да это же девичий лунный венец! – Мари осторожно сняла с головы затейливый венок. Из плюща и ивовых лоз Леда сплела основу и украсила ее ярко-желтыми цветами. – Так вот, мамочка, для чего ты одуванчики собирала! Я думала, на вино.
Леда засмеялась:
– Вино я тоже сделала, а заодно и лунный венец для тебя сплела.
Мари приуныла:
– Я и забыла, что сегодня первое весеннее полнолуние. Думаю, Клан отпразднует на славу.
Мать сокрушенно покачала головой:
– Хорошо бы, да только, боюсь, веселье будет омрачено, ведь многих Землеступов недавно взяли в плен Псобратья. Чую, Мать-Земля неспокойна, будто грядут перемены к худшему. Наши женщины погружены в печаль более обычного, а что до мужчин… Знаешь ведь, как беснуются наши мужчины от ночной лихорадки.
– Не то слово беснуются – звереют. Землерылы проклятые!
– Не смей называть так свой народ, Мари. Можно подумать, они не люди, а чудовища!
– Мама, это лишь наполовину мой народ, а по ночам они и вправду чудовища. Мужчины уж точно. Что бы с ними стало, если бы ты каждую третью ночь не смывала с них ночную лихорадку? Известно, чем бы все кончилось. Вот почему никто, даже сородичи по Клану, не должен знать дороги к норе Жрицы.
Тревога и страх придали резкости словам девушки, и она тут же пожалела о сказанном, заметив, как омрачилось лицо матери.
– Мари, имей в виду, ночью даже во мне дремлет чудовище.
– В ком угодно, только не в тебе! Про тебя я бы ни за что так не сказала! Ни за что!
– Но если бы не луна, я тоже превратилась бы в землерылиху. К несчастью, наши сородичи не умеют сами, как я, призывать луну, вот мне и приходится помогать им через две ночи на третью. Сегодня третья ночь, да еще и первое весеннее полнолуние. Наш Клан соберется, и я всех омою, чтобы открылись они любви и радости, не погрязли в тоске и гневе. Ты же все это знаешь, Мари. Что тебя тревожит?