Избранная проза
Шрифт:
— Отгадали.
Черное домино обратилось к младшему:
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Я вас знаю.
— Быть может.
— Вы г-н Леонин.
— Так точно.
— А вы меня не узнали?
— Нет.
— Как? право, не узнали?
— Нет.
— Ну, право, так и не узнали?
— Да нет.
Сафьев расхохотался во все горло.
— Удивительно, как у нас, на севере, скоро постигают дух маскирования! Я воображаю, как всем этим господам и барыням должно быть весело: ходят, несчастные, будто по Невскому, да кланяются
— Что же веселого в маскарадах? — спросил простодушно Леонин.
— О юноша, юноша! — отвечал насмешливо Сафьез. — Как много еще для тебя сокрытого и непроницаемого на свете! Тайна маскарадов — тайна женская. Для женщин маскарад великое дело. Что ж ты на меня так смотришь? Слушай. Много здесь женщин и первого сословия, и второстепенных сословий, и таких, которые ни к какому сословию не принадлежат. Иные здесь вовсе без цели — это самые несносные; ты сейчас видел образчик подобных, большею частью добродетельных матерей семейств. Другие здесь с каким-нибудь любовным замыслом: та — чтоб побесить мужа, та — чтоб изобличить предательного капуцина или отмстить вероломной летучей мыши. Большею частью у них у всех есть какая»
нибудь зазноба. Они ищут здесь только тех, кого им надобно, а о нас, душа моя, они мало заботятся. Наконец, есть малое число таких, которые вертятся здесь из одних только честолюбивых видов.
— Как это? — спросил Леонин.
— Это самые знатные. У них, видишь, братец, у всех есть мужья. Они хоть мужей-то и не очень любят, да дело в том, что по мужьям и им почесть. Под маской можно сказать многое, чего с открытым лицом сказать нельзя. В маскараде острыми шутками, нежными намеками можно достигнуть покровительства какого-нибудь важного человека. Взгляни на этих черных атласных барынь, которые вцепились под руки этих вельмож и уверяют их в своей любви: поверь, что вся их любезность не что иное, как последствие их дальновидности. Ты еще не знаешь, о юноша мой скромный! о идиллический мой пастушок! сколько веса имеют женщины в образованном обществе и сколько расчета в их улыбках.
— Это грустно, — заметил Леонин.
— Что ж делать, везде так!
В эту минуту к ним подошла маска в прекрасном домино, обшитом черным кружевом, с букетом настоящих цветов в руке. Она погрозила Сафьеву.
— Здравствуй, Мефистофель, переложенный на русские нравы! Кого бранил ты теперь?
— Тебя, прекрасная маска.
— Ты не исправишься, Мефистофель, ты вечно останешься неумолимым, насмешливым, холодным. Всегда ли ты был таков, Мефистофель? не обманула ли тебя какая-нибудь женщина?
Сафьев закусил губу.
— Меня женщина обмануть не может, — сказал он.
— Не верьте ему, — продолжала маска, обращаясь к Леонину, — он сердитый человек, он обманет вас; он не позволит вам веровать во все хорошее. Побудьте с ним еще — и белокурые волосы и голубые глаза потеряют для вас всю с-вою прелесть.
— Голубые глаза? — сказал с удивлением Леонин.
— Ну да, вы знаете, те, что вчера были в театре, во втором ярусе с правой стороны, те, что светят
«Удивительно!» — подумал Леонин.
— Вы в прошлом месяце хотели на ней жениться, да бабушка ваша писала вам из Орла, что вы слишком молоды и что она несогласна. Прекрасно сделала ваша бабушка! Жениться такому молодому человеку — большая неосторожность…
— Да как это вы все знаете? — спросил Леонин.
Домино засмеялось под маской.
— О, это мое дело! Впрочем, если хотите, я вам скажу, что я приехала из Орла, где мне рассказали вашу историю. Я сама живу в деревне около Курска.
Домино продолжало смеяться и, схватив под руку толстого господина с звездой, скрылось с ним в волнующейся толпе.
— Кто эта маска? — спросил в замешательстве Леонин.
Сафьев посмотрел на него с усмешкой и отвечал протяжно:
— Графиня Во-ро-тын-ская.
— Не может быть: она меня не знает.
— И, брат, кого эти барыни не знают? Им только и дела, что затверживать чужие имена да узнавать, кто в кого влюблен и кто кого не любит. Это, может быть, самая занимательная сторона их жизни.
«Странное дело, — подумал Лгонин. — Графиня, одна из первых петербургских дам, известная красотой своей и любезностью, и огромным богатством, и высоким значением в свете, бросила взгляд на меня, бедного офицера. Она меня заметила, она знает, что я хочу жениться!. Странно! очень странно! Какое ей до того дело?
Я в знатный круг не езжу, сижу себе дома в свободное от ученья время да по воскресеньям вечером бываю в Коломне у Армидкной. Да графиня-то к ним не ездит.
Какое же ей до меня дело?»
Леонин невольно приободрился и, положив венецияику на руку, с необычайной решимостью начал ходить по театру, взглядывая храбро на сидящих в бенуарах красавиц, которые, по обозрении его армейского мундира, равнодушно отводили глаза.
Сафьев стоял, сложив руки, спиною к пустой ложе и о чем-то грустно размышлял.
Толпы все мерно волновались вокруг залы. Большая часть масок важно расхаживала одноцветными фалангами и крепким молчанием доказывала свое неоспоримее ничтожество. Другие пищали и бегали, в сопровождении веселой молодежи. В побочных залах множество мужчин и несколько женщин расположились за плохим ужином, и пробки шампанского хлопали об потолок.
Было три часа ночи. Толпы начали приметно редеть.
Кое-где на эстрадах виднелись еще кавалеры и маски попарно, да молодые безбрадые юноши горделиво влачили под руку утомленных собеседниц. Маскарад клонился к концу. Леонин в двадцатый раз обмерял шагами все залы — и все напрасно: никто с ним не останавливался, никто не обращал на него внимания. Ноги его подкашивались от усталости. Ему было душно и становилось досадно. Он собирался уже ехать домой, вспомнив, что рано утром у него ученье, что вставать ему надо с светом, что спать ему придется мало. Лоб его сморщился, брови нахмурились. Вдруг в длинном ряду кресел мелькнуло пред ним черное домино с кружевом.