Избранница колдуна
Шрифт:
– Кася, Касенька, – звучит родной голос. Он разрывает мягкий кокон фланелевой черноты, заставляет пробудиться от ласкового уютного беспамятства.
– Ба-а-а? – удивленно тяну. Только она меня называла Касей. Но бабушки Марийки уже давно нет в живых.
Удивленно распахиваю веки. Передо мной по-прежнему все та же темнота. И лишь образ дорогого человека ярким светлым пятном выделяется на фоне беспросветного мрака.
– Да, это я, моя дорогая, – шепчет бабушка, подходя ближе. Ее старческие шершавые пальцы пробегают по моим волосам.
– Я умерла? – с губ срывается
– И да… и нет… – мягко улыбается старушка. – Твой путь на Земле закончен. Но начат новый, в новом мире. Живи! Цени каждое мгновенье. Не бойся двигаться вперед… Ты умная и целеустремленная девочка, и все у тебя получится.
– Ба… Что случилось? Почему я… там? – смотрю широко открытыми глазами в родное лицо, покрытое морщинами времени. У каждой этой морщинки свои история, свое бремя, свое горе. Жизнь бабушки Марийки не была простой и легкой.
– Разве это важно “почему”? – сверкает она глазами, в которых светится вселенская мудрость. – Главное другое!
– Что? – настойчиво допытываюсь. Из груди вырывается нервное, рваное дыхание.
– А вот это ты должна понять сама… – загадочно отвечает бабуля. – А теперь спи, Касенька. Набирайся сил. Они тебе понадобятся.
Мои веки будто наливаются свинцом, тяжелеют, и устало прикрываются. Ласковая невесомая темнота подхватывает тело, баюкая как младенца. Но прежде, чем полностью уплыть в небытие, слышу последние слова бабушки Марийки, которые явно не мне предназначены.
– Я сделала все. Теперь, Касенька, ты здорова. А мне пора на покой… Долг жизни уплачен...
Глава 2
Второй раз открываю глаза и уже пристальнее осматриваю свое новое пристанище. Значит там, на Земле, я все же умерла. На мгновение осознание того, что я больше не увижу свою семью, сжимает сердце невыносимой тоской. Как же там Вика, моя сестренка, которая привыкла меня опекать, моя половинка. Мы с ней никогда не разлучались, всегда чувствовали друг друга даже на расстоянии, и в отличие от других близнецов, по характеру были очень схожи. Одинаковые вкусы в одежде, музыке, увлечениях. Только она здоровая, а я нет... Даже себе не представляю, что сейчас чувствует моя Вика. Наверное, вспоминает наш последний разговор. Немного жесткий, раздраженный. Я была не в духе, она устала… Наверно, корит себя… Как и я... Нужно было сказать, что я ее люблю, поблагодарить за заботу. А я вспылила…
А мальчишки? Как они? Сердце разрывается на кусочки. Маленький Владик… Жора…
Тихонько всхлипываю, стараясь сдержать горькие слезы. Переворачиваюсь на бок и утыкаюсь лицом в пахнущую сухой травой подушку, чтобы заглушить рыдания. Ко мне пока никто не заходил, но вдруг, услышав явный шум, ворвется. А я не готова сейчас к посетителям. Совсем не готова.
Плачу горько, надрывно, понимая, что это в последний раз. Вот выплачусь, вылью горе, и шагну дальше. А пока мне просто это нужно. Нужно вот так, с надрывом, содрогаясь от тихих давящих всхлипов перевернуть страницу под названием “Жизнь Кати” и начать другую.
В том, что слова бабушки Марийки правдивы, сомневаться не приходится. Я ведь собственными
Заканчиваю рыдать, когда в голове становится пусто, словно в жестяной кастрюле. Осторожно поднимаю голову, и громко шмыгаю носом. Приходится вытирать мокрые щеки рукавом грубой полотняной сорочки. На душе становится чуть легче. Меня не стало на Земле, но я жива. Жива моя семья. Не это ли есть благо. К тому же у меня теперь здоровое тело. Относительно здоровое. Почему девочка, то бишь я, лежу в постели пока не известно. Но руки и ноги у меня рабочие.
Еще раз шмыгаю носом и аккуратно сажусь, опираясь спиной о подушку. Тело кажется еще слишком слабым, чтобы держать равновесие. И принимаюсь вновь разглядывать здоровые руки. По очереди сжимаю и разжимаю кулаки, сгибаю каждый пальчик, чувствуя, как пульсирует кровь в тонких сосудах под бледной, почти прозрачной кожей, как легко и плавно сокращаются мышцы, приводя в движение изящные косточки фаланг. Это невероятно. Просто невероятно понимать, что у тебя вместо привычной одной руки целых две. И ты ими можешь делать, что пожелаешь, что тебе захочется, и не просить помощи… ничьей. Правда, идеально-гладкую кожу обеих запястий прочерчивают глубокие, как свежие, так и уже почти зажившие, порезы. Но ведь они зарастут, останутся разве что маленькие, почти незаметные шрамики. По сравнению с тем, как выглядела моя конечность на Земле, это сущий пустяк.
Оголяю ноги и теперь осматриваю второе сокровище, которое мне досталось. Стройные голени, тонкие лодыжки. И нет никаких болей. Осторожно шевелю ступнями, сгибаю похолодевшие пальцы, верчу то одной, то второй ногой, разгоняя кровь.
А если попробовать встать, у меня получится?
На лбу выступает испарина только оттого, что я сажусь прямо и опускаю ноги на холодный каменный пол. Руки начинают дрожать от усилий. Поддерживать тело в вертикальном положении становится трудно. Я понимаю, что даже если мне и удастся подняться, то я и шагу ступить не смогу. И будет еще хуже, если я, не удержавшись на ногах, свалюсь на пол.
Осторожно поднимаю ноги обратно и укрываю их одеялом, причем совершенно вовремя. Ибо за стеной слышаться осторожные шаги и тихий, кокетливый смех. Быстро укладываюсь обратно на подушку и прикрываю глаза. В сумраке комнаты можно и через полуопущенные веки подсмотреть. Вряд ли кто-то заметит.
Дверь тихо отворяется и в спальню заглядывает румяная круглолицая девчушка с канделябром в руке. За ее спиной торчит высокий тощий юноша.
– Я же говорил, она спит, – тихо шепчет он, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
– А если она уже того… Совсем… – пищит испуганно девушка. – Раньше вон хоть ворочалась, стонала, бредила. А теперь лежит тихо, как мертвец.
Последние слова кидают в ужас, первым порывом сразу же возникает желание повернуться, но это будет слишком подозрительно. И я силой воли заставляю себя лежать, как и лежала.
С одной стороны ничего же мне не будет, если я дам знать, что бодрствую. Но возможно из разговоров этих слуг я узнаю что-то важное, например, что случилось с хозяйкой тела.