Избранник
Шрифт:
— Он сказал Моисею: «Ты тяжко трудился. Ты заслужил покой».
Я смотрел на него и ничего не говорил.
— Ты больше не мальчик, Рувим, — продолжал отец. — Твой ум развивается просто на глазах. И сердце тоже, конечно. Индуктивная логика. Фрейд. Экспериментальная психология. Математизация гипотез. Критический анализ Талмуда. Еще три года назад ты был ребенком. Но после того дня, как Дэнни попал в тебя мячом, ты стал настоящим гигантом. Ты этого не видишь, я вижу. И это прекрасное зрелище. А теперь послушай, что я тебе скажу.
Он
— Люди не вечны, Рувим. С точки зрения вечности наша жизнь короче мгновения ока. Впору задаться вопросом — чем ценна она для человека? В мире столько боли. Зачем же нужно так страдать, если жизнь не более чем мгновение ока?
Он снова замолчал, глаза его затуманились. Затем он продолжил:
— Я усвоил много лет назад, Рувим, что мгновение ока — это само по себе ничто. Но то самое око, что мигает, — это что-то. Продолжительность жизни ничтожна. Но человек, который проживает эту жизнь, — вот ончто-нибудь да значит. Он может заполнить этот крохотный отрезок смыслом, так что его значение окажется неизмеримым, хотя длительность — ничтожной. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Человек должен наполнить свою жизнь смыслом, смысл не вкладывается в нее автоматически. Это трудная работа — наполнить жизнь смыслом. И вот этокажется мне еще недоступным твоему пониманию. Жизнь, наполненная смыслом, заслуживает покоя. Я хочу заслуживать его, когда меня уже здесь не будет. Понимаешь?
Я кивнул, чувствуя, как холодею. Отец впервые заговорил со мной о собственной смерти, и его слова словно наполнили комнату серой мглой, застилающей глаза и запирающей дыхание.
Отец взглянул на меня и вздохнул:
— Я, пожалуй, был слишком резок. Прости меня. Я не хотел тебя расстраивать.
Я не знал, что сказать.
— Я проживу еще много лет, с Божьей помощью, — добавил он, стараясь улыбнуться. — С таким врачом и с таким сыном я, пожалуй, доживу до глубокой старости.
Серая мгла начала рассеиваться. Я глубоко вздохнул и ощутил, как холодный пот струится по шее.
— Ты сердишься на меня, Рувим?
Я покачал головой.
— Я не хотел тебя пугать. Я просто хотел объяснить — я занимаюсь теми вещами, которые считаю очень важными сейчас. Без них моя жизнь не имела бы смысла. Просто жить, просто существовать — какой в этом прок? Муха тоже живет.
Я молчал. Мгла полностью рассеялась. Я обнаружил, что мои ладони тоже покрыты холодным потом.
— Извини, — тихо сказал он. — Кажется, я тебя смутил.
— Ты меня испугал.
— Прости.
— Пожалуйста, сходи проверься.
— Хорошо.
— Ты меня очень напугал такими разговорами. Ты уверен, что с тобой все в порядке?
— У меня сильная простуда. Но в остальном все в порядке.
— Когда ты сходишь провериться?
—
— Идет.
— Вот и отлично. Мой юный логик удовлетворен. Хорошо. Давай теперь поговорим о более приятных вещах. Я тебе не успел рассказать, но вчера я встречался с Джеком Роузом, и он дал мне чек на тысячу долларов для Еврейского национального фонда.
— Еще тысячу долларов?
Джек Роуз был другом детства моего отца, они прибыли из России в Америку на одном корабле. Сейчас он стал богатым меховщиком, очень далеким от религии. Но полгода назад сделал моему отцу тысячедолларовое пожертвование на нашу синагогу.
— Странные вещи творятся, — сказал отец. — И это замечательно. Джек вошел в Строительный комитет своей синагоги. Да, представь себе, он ходит в синагогу. Он делает это не для себя, уверяет он, а для своих внуков. Он помогает построить новое здание, чтобы его внуки могли ходить в современную синагогу и получить хорошее еврейское воспитание. И это стало происходить в Америке повсеместно. Это даже стали называть религиозным возрождением.
— Не могу себе вообразить Джека Роуза в синагоге…
Он несколько раз бывал у нас дома. И всякий раз мне казалось, что его открытое неуважение всех еврейских традиций отвратительно. Это был коротышка с розовым круглым лицом, всегда с иголочки одетый и всегда с огромной дорогой сигарой во рту. Однажды я спросил у отца, как они могут оставаться друзьями, ведь их взгляды почти по всем важным вопросам настолько различаются. Он ответил недовольной гримасой. Честное выражение несогласия во взглядах никогда не сможет разрушить дружбу. «Как ты еще не понял этого, Рувим?» Теперь у меня было искушение сказать отцу, что Джек Роуз, возможно, хочет деньгами успокоить нечистую совесть, но я удержался, а вместо этого сказал не без сарказма:
— Не завидую я его раввину.
Отец слегка покачал головой:
— Напрасно. Его раввину можно позавидовать, Рувим: американские евреи начали возвращаться в синагоги.
— Боже, смилуйся над нами, если синагоги заполнятся такими, как Джек Роуз!
— Они заполнятся такими, как Джек Роуз. И это задача раввинов — воспитать их. Это будет твоей задачей, если ты станешь раввином.
Я посмотрел на него.
— Еслиты станешь раввином, — повторил отец, ласково улыбаясь.
— Когдая стану раввином, хочешь ты сказать.
Отец кивнул, продолжая улыбаться:
— Из тебя вышел бы прекрасный профессор в университете. Мне бы очень хотелось, чтобы ты стал университетским профессором. Но по-моему, ты уже все решил. Верно?
— Да.
— Даже в синагоге, полной джеков роузов?
— Даже в синагоге, полной джеков роузов. С Божьей помощью.
— Америке нужны раввины.
— Ну, это лучше, чем стать боксером.