Избранник
Шрифт:
Сюрреалистический, паранойяльный план «перекрыть аэропорт» был приведен в исполнение — быстро и беспощадно.
«Мама родная! Они и вправду это смогли!» — подумал он и закрыл глаза.
Трудно сказать, сколько он пробыл в этом странном, подвешенном состоянии, но потом его тронули за плечо:
— Всё, Сашенька, вставай.
— А? Что? — дернулся он.
— Всё, Сашенька, — заглядывала ему в глаза Неля. — Мы уходим. Ты с нами?
Ее зрачки снова почти выпрыгивали из глазниц.
— Нет, спасибо, — отшатнулся
— Как знаешь... но Евгений Севастьянович приказал закругляться.
«Евгений Севастьянович приказал закругляться... — эхом отдалось у него в голове. — Евгений Севастьянович приказал...»
Группа снялась и так же дружно, как пришла, заторопилась вниз. А он всё сидел и не мог даже пошевелиться.
Дело было не только в рукотворной буре. И не в том, что дядя Женя на расстоянии в несколько километров приказал им сворачиваться. И даже не в зрачках — черт с ними, со зрачками! Жутче всего было то потрясшее его до самого основания чувство, которое он испытал в самом начале.
Ибо такого страха, такого животного ужаса он не испытывал черт-те сколько лет. Что угодно могло быть фальшивкой, совпадением, причудой раззадоренного воображения, но не этот страх. Абсолютно натуральный. Абсолютно подлинный. И он точно знал: этот страх не беспричинен.
Группа ушла, и тучи рассосались так же стремительно, как и собрались вместе. И только тогда Сашка заставил себя подняться и на подгибающихся ногах побрел вниз по тропе. Последний раз он испытал подобный ужас, когда однажды пришел из школы и увидел, что дверь открыта настежь, а в прихожей толкутся незнакомые тетки в черном. Сашка еще ничего не знал ни про аварию, ни про отца, но каждое движение, каждый взгляд нежданных гостей излучали столько нетерпеливого предвкушения, лишь слегка прикрытого трауром, что волосы у него поднялись дыбом. Спустя много лет он увидит в передаче про животных пляски грифов перед большой трапезой и мгновенно вспомнит этих жутких теток в черном, слетевшихся на запах чужой беды.
Сашка не знал, с чем связан его сегодняшний испуг: с тем ли, что бесовское действо учеников арестованного дядьки своей беспощадностью напомнило ему саму смерть, или причина в том чувстве торжествующей правоты, которое излучала Неля, когда заглянула ему в глаза, — но ужас был тем самым, узнаваемым.
"Да нет же, — уговаривал он сам себя. — Я же помню! Вот когда меня шмонали в аэропорту... по радио из уазика предупреждали... то ли о фронте, то ли о циклоне... " Но и это вполне логичное объяснение происшедшего не утешало.
Он стремительно спустился с горы, перевалил через мост и, скользя ботинками по толстому слою слипшегося града и перепрыгивая через поваленные деревья и обломки веток, почти бегом добрался до дядькиного дома. Немного постоял у подъезда, чудовищным волевым усилием стряхнул с себя остатки пережитого наваждения, вошел в подъезд, махом проскочил на второй этаж и остановился.
У дверей на корточках сидела Марго. Промокшая, продрогшая и напряженная.
— Привет...
— Мать не видел? — как-то
— Видел, — вставил он ключ в замочную скважину. — Только что. На Шаманке.
— А дядю Женю еще не отпустили?
— Пока нет.
— Жаль.
Марго поднялась, и он толкнул дверь.
— Проходи, Марго.
— Да нет, я пойду.
Она развернулась, и в этот миг Сашку как пробило.
— Постой!
— Да?
Сашка открыл-таки дверь и толкнул ее.
— Проходи. Разговор есть.
То, что он собирался у нее спросить, давно уже вертелось на языке.
Сашка знал, что целый ряд наркотиков обладает способностью расширять зрачки. И не важно, действительно ли наркотик подстегивает естественные, скрытые от него самого способности человека или это всё просто распаленное фармакологией воображение группы людей с неустойчивой психикой. Корнем проблемы, так или иначе, остается неведомое химическое вещество.
Сашка ощущал неслучайный характер того, что этой провокацией с анашой занимается именно отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. И теперь думал об одном: а не пытаются ли менты доступными им методами вычислить то же самое — корень проблемы?
— Слышь, Марго, — осторожно произнес он, запустив Маргариту в коридор, — ты ведь Шитова знаешь? Ну, капитана, который к нам на «пятаке» подходил...
— Ну и что?
— Он же наркотиками занимается? Как ты думаешь, он хороший мент? Ну... правильный?
Маргарита непроизвольно булькнула.
— Какой-то ты странный, Саша. Мент он и есть мент. Как все. А что?
— А ты уверена, что всё это, — он обвел руками дядькину квартиру, — не допинг... Ну, в смысле, не наркотики?
— Ты про мать?
— Ну... и про нее тоже.
— А фиг их знает, — пожала она плечами. — Я тоже думала. Носится по всему городу, как очумелая. По-моему, у них у всех крышу снесло.
— Но это ведь не героин, — покачал головой Сашка.
— Скажешь тоже! — негодующе пыхнула Марго. — Хотя и не трава...
— И не трава, — согласился он. — А ты... ничего такого не слышала? Может, у отца... или еще как? Может, что-нибудь новенькое в городе появилось? Типа экстази там, ЛСД... ну, я не знаю...
— Не слышала, — покачала головой Марго. — Но можно узнать.
— Прямо сейчас?
— А чего тянуть?
Сашка на секунду притормозил, помялся, переломил страх и решительно направился к двери. Его уже тошнило от своей беспомощности, да и с дядькой нужна была хоть какая-то ясность!
— Пошли.
Они сбежали по лестнице, и Марго повела его сначала через пятнистую от начавшего таять града площадь, затем наискосок через уже выскребаемый дворниками элитный квартал, потом еще немного вниз по улице, и уже через десять минут они стояли на первом этаже грязного, исписанного сленгом подъезда, выходящего в такой же замызганный двор.
Марго позвонила в одну из дверей. Но никто не отзывался, и она требовательно утопила кнопку до отказа.
— Кто? — раздался наконец изнутри недовольный, заспанный голос.