Избранное общество
Шрифт:
– У вас были и торговые связи?
– Никаких связей! Не преувеличивайте. Обыкновенные контракты на сезонные закупки винограда для вино-заводов. Вам бы надо знать, что жена запретила Крчу делать вино, чтобы он хоть дома не напивался, – и он отвозил урожай к нам на заготпункт. Отличный виноград: франковка, мюллер тюргау, паннония… Когда у него было вдоволь винограда, он снабжал и Игора. Только чтобы старый Лакатош не знал. А потом они с Игором разошлись…
– Той ночью, когда умер Бене Крч… вы были у Лакатошей?
– Зачем
– А под утро Игор в машине отвез вас домой?
– Что же мне оставалось, шлепать в такой дождь пешком? Или ждать автобуса?
– Если позволите, хотелось бы знать, что происходило у Лакатошей? И почему вы совсем забыли про Фляшку? Ваш поступок был не из самых разумных. Ведь Лакатошу Фляшка нужен. Голые девочки – ходкий товар!
– Не знаю. Мы отправились спать.
– Вы? Невеста?… – А вам не кажется, что молодой Карницкий мог бы на вас рассердиться?
– Вот еще! Я же не сказала, что мы легли в одну постель! И вообще – отчего он должен все знать? Вы ему доложите? Извольте. Но этим вы ничего не добьетесь. Збышек – парень рассудительный.
Разговор начал утомлять Каласа. Он словно бы приотворил дверь в совсем иной мир и вдруг очутился среди людей, которые самим своим существованием угнетали его душу, лишали сил.
– Не сердитесь, пожалуйста, – сказал он, – но мне сейчас представляется, что ваши отношения с паном Збышеком имеют чисто коммерческий характер.
Алиса Селецкая иронически усмехнулась:
– Можно дать вам совет, пан Калас? Не вдавайтесь в наши отношения. Не влезайте в нашу интимную жизнь. Ни к чему это!
– Согласен, но в свою очередь хочу вас спросить: что я получу взамен, если последую вашему совету? Вы примете меня в свою компанию? Или ляжете со мной в постель?
– Вы пошляк, – сказала Алиса, хотя слова Каласа не слишком ее задели.
– Сам факт еще ничего не значит. Важно, как мы его оцениваем. Если исходить из этого, то я говорю правду, не так ли? Вы бы меня купили, и мне пришлось бы держать язык за зубами.
– Мы с вами вряд ли поймем друг друга, пан Калас. Учтите, мне, наконец, совершенно безразлично, будете ли вы держать язык за зубами. Выходите на площадь и кричите обо мне, что хотите!
– Чтобы люди сочли меня психом. И этот выход неплох.
– Шли бы вы отсюда подобру-поздорову! Сочиняете самые невероятные версии. Самые дикие, какие мне доводилось слышать!
– Вы правы, мы и так уже сказали друг другу все необходимое. А то, о чем умолчали вы, скажет Игор Лакатош.
– Убийства вы мне не пришьете.
– Я ничего вам не собираюсь пришивать, уважаемая. Я только пытаюсь распутать этот клубок, потому что люблю правду и справедливость. Возможно, Бене Крч был плохой человек, но это еще никому не дает права посягать на его жизнь. Вы красивая женщина, и мне искренне жаль, что мы с вами встретились при таких обстоятельствах. Я не хотел идти к вам,
– О моих нервах не беспокойтесь, пан Калас. А ваши слова меня не трогают. Меня вы ни в чем не уличите. Я ничего не знаю и ничего не видела. И в ту ночь – тоже!
– Я вас уличу, милая барышня, – спокойно заверил ее старшина и вновь ощутил себя профессионалом. – И вы сами знаете, что уличу. Даже если бы вы и легли со мной в постель, если бы попытались чем угодно меня купить, все равно я бы вас уличил. В ваших же интересах. Потому что мне вас жаль. И еще потому, что вы так безрассудно расшвыриваетесь своей красотой. И не цените жизнь.
– Вы отвратительный моралист, товарищ Калас! – воскликнула Алиса Селецкая. – Каждый, кто хоть немного вас знает, подтвердит это. Вечный эмбрион! Гробокопатель! Вам бы только другому яму рыть! Во все суете нос! Для вас нет ничего святого! Вы не выносите людей, которым в жизни повезло больше, чем вам. Не думайте, будто я ничего не знаю. Знаю и то, почему вас так охотно отпустили со службы! Вовсе не из-за диабета! С ним бы вас использовали в канцелярии. Просто хотели от вас избавиться.
– Значит, у вас есть информатор и в милиции, – горько усмехнулся Калас. Последние слова Селецкой в самом деле были для него неожиданностью.
– Милиционеры тоже люди, порой и у них развязываются языки.
– Все это вы сейчас напридумали. Ладно. Ухожу, хотя… Уверен, обворуй я табачную лавку, вы бы отнеслись ко мне с большей симпатией. Но, увы, я служу правосудию.
– Идите, идите, пан Калас, вместе со своим правосудием! Или я позову на помощь! Скомпрометирую вас! Пожертвую платьем, но ославлю на весь город! А потом каждый скажет, что вы изображаете детектива из мести!
– Прошу вас, не стесняйтесь. Я подожду. Рискну своим добрым именем. В полном великолепии я еще ваших прелестей не видел. Игра стоит свеч!
Якуб Калас удобно развалился в кресле. Он весь напрягся, опасаясь, что заходит слишком далеко, но отступить уже не мог – не столько из принципа, сколько из любопытства: его занимало, на что способна эта женщина.
– Так смотрите же! – истерически выкрикнула Алиса и рванула платье на груди. – Хорошенько смотрите!
Но тут же, потрясенная собственным поступком, упала в кресло, поджала под себя ноги и взяла недопитый Кал асом кофе.
– Да, глаз не оторвешь, – спокойно сказал Якуб Калас, и его одолело мучительное и мелочное стремление наказать Алису хотя бы словом: – Вы даже красивее, чем я думал. Когда все кончится и будет представляться вам в другом свете, загляните ко мне, я еще кое на что сгожусь. Ведь и вы уже не первой молодости.