Избранное в 2-х томах (Том 1, Повести и рассказы)
Шрифт:
– Хенде хох! Руки вверх!
Жанет прямо расцвела от радости такой встречи.
– Симионел, ты-то откуда свалился на нашу голову?!
Тот засмеялся и тут же захлебнулся, закашлялся, словно подавился собственным хорошим настроением. Потом, сразу погрустнев, сказал, с трудом удерживая себя от смеха:
– Вышел - думал: может, гости какие приедут и не будут знать, как ехать к своей родне, и тут я как раз выхожу к ним...
Жанет его похвалила:
– Это ты молодец, что додумался. Со мною вот тоже гость и не знает, как дойти до нашего дома, но поскольку я сама тут,
– Нет, конечно. А ты, это самое...
– И снова захихикал и закашлялся. Замуж еще не вышла?
– Нет еще. А у тебя как с женитьбой?
– Тоже не женился, но вот собираюсь...
– Дай тебе бог хорошую жену.
– И тебе желаю всего хорошего...
И тут же исчез, потому что опять было отчего-то смешно и опять спазмы...
Они пошли дальше, и Жанет тихо рассказывала историю Симионела. Его мама батрачила когда-то у священника, там его родила, там и оставила и затерялась где-то в мире. Он рос сам по себе, служил у священника, а когда в сорок четвертом тот решил уехать в Румынию, ему оставили все хозяйство, но он ничего не захотел взять. Живет в той же лачуге, в которой родила его мать, и хотя дом священника давно снесли и построили на том месте кооперацию, его лачугу оставили. Симионел живет там до сих пор и по ночам сторожит кооперацию. Хороший парень, но у него какой-то психический дефект - он давится собственным смехом. И надо же, как на грех, уродился смешливым, и тянет его на веселье, хоть ты плачь. А иначе он бы давно женился.
Уже и дорога и местность вокруг стали выравниваться, и дома пошли ладные что по правую, что по левую сторону, но вдруг из-за какого-то забора донесся тонкий женский голос:
– Женечка, и тебе не стыдно обходить мой дом? Да разве я не тетя тебе, разве я не так же хорошо готовилась к храму, как твоя мама?!
В деревне уже играли музыканты, мелькали в коридорах кривых улочек грузовики, на которых приезжали гости, начинался храм, великий осенний праздник деревенской жизни, день, который ждали, лелеяли весь год. И, сворачивая с тропинки, чтобы успокоить тетю, Жанет шепнула ему:
– Постарайся же пить. Тут в каждом доме полно вина, и вольют они его в тебя так, что не успеешь опомниться.
Он удивился:
– Что же, совсем не пить, прямо ни одного стаканчика?
Она прошла молча через калитку и сказала не оборачиваясь, уже во дворе своей тети:
– Я хочу, чтобы ты сегодня был трезвым, чтобы я весь день тебя любила, а к пьяному я не знаю еще, какое у меня будет чувство.
– Ты не пожалеешь. Выпивший я на редкость веселый парень.
– Уж не думаешь ли ты, что я ради юмора тебя пригласила?
– Чего же тогда ради?
– Любви.
Едва они переступили порог дома, в нос ударил благостный дух очага, запах приготовленных блюд. Было тепло, уютно в доме, и от этого всего ему ужас как захотелось спать. Он знакомился с ее родней, шутил и смеялся их шуткам, пил вино, закусывал, а его все больше и больше морил сон, и в конце концов он очутился один в соседней комнате, на мягком диване, и рядом белела пуховая подушка. Снял ботинки, лег, укрылся полосатым пледом и, засыпая, услышал во дворе шепот
– Это и есть твой жених?
Что ответила Жанет, не слышно было, - видимо, она просто кивнула. После небольшой паузы тетя зачастила:
– Славный. И высокий - у нас в селе не знаю, кто смог бы стать рядом с ним...
Что было дальше, он уже не слышал. Он спал. А когда проснулся, был уже полдень, вовсю играли музыканты, смеялись какие-то парни, чьи-то девушки. Жанет вошла сразу, как только он проснулся, а может, он проснулся оттого, что она вошла. Она была уже в другом платье, в туфлях на высоких каблуках, от нее немыслимо пахло айвой - она, конечно, побывала уже дома.
– Ну, страшных снов не видел?
Он улыбнулся. До чего красивая, до чего хмельная была эта Жанет. Умылся, чтобы как-то освежить лицо, она выгладила его водолазку, за что он попытался ее поцеловать, но из этого ничего не получилось, потому что вошла тетя.
– Послушай, Женя, - сказала она удивленно, - мне кажется, что за эти несколько часов сна он еще немного вырос!
– Может быть, - улыбнулась Женя.
– Люди и вправду во сне растут.
– Тогда ты ему не давай больше спать, а то потом не докричишься до него.
Они прошли через узкую калитку, вышли кривыми переулками на главную улицу, и началась та знаменитая карусель, которая в Молдавии называется храмом. Описать это в хронологическом порядке почти немыслимо. Каждый дом сияет чистотой и доброй волей, в каждом доме гости произносят цветистые тосты, пьют вино, поют песни и едят куриный студень. А если гостей в доме нету, то, значит, они только что были и вышли или вот-вот должны нагрянуть, и избежать этого загула немыслимо, потому что сам ты, откуда бы ни был родом и как бы тебя ни звали, должен уметь на храме сидеть за столом, пить вино и петь песни, иначе грош цена и тебе, и всему твоему роду. И если у тебя что есть за душой, то, несомненно, на том празднике выложишь, ну а если ничего нет, то так тому и быть, - кому не дано, с того, говорят, не спросится.
4
– Эй ты, длинный, а ну отойди!
Хория обернулся - двое рабочих обхаживали мраморное надгробие бессарабского генерал-губернатора, прикидывая, как бы его свалить. Вид у них был деловой, решительный. Занятый своими бедами, он тогда мельком взглянул на них, так и не поняв, чем они тут заняты. Только теперь до него дошло...
– Да вы что, обалдели? Это же могила того самого губернатора, о котором все современники...
– А нам все равно, - сказал один из рабочих, чуть подвыпивший и потому более словоохотливый.
– Что губернатор, что архиерей... Могила ликвидируется по плану. Проект есть.
– Но это же исторический памятник!
– не унимался Хория.
– Родня он тебе, что ли?
– ехидно спросил второй рабочий.
– Какая он мне родня?
– Ну дак чего зря глотку дерешь?
"Что-нибудь надо придумать", - сказал себе Хория. Какое-то время на размышление, похоже, еще оставалось. Этим мазурикам, подумал он, работы тут дня на два, но тут же, к своему удивлению, увидел, что огромная глыба мрамора стала тихо качаться из стороны в сторону. И неожиданно для самого себя он спросил: