Избранное в 2 томах. Том 1
Шрифт:
…Рада толпой торопливо двинулась к дверям.
Головатько выбежал на перрон — скорее дрезину, аварийную бригаду, дежурного мастера! Но на привокзальных путях не было ни души. Красные огоньки семафоров со всех сторон мигали сквозь туман. В железнодорожном поселке хором заливались растревоженные гайдамаками псы. Во тьме черной ночи, куда ни обернись, глухо и часто били далекие колокола в набат. Головатько заплакал и, поднимая ветер полами расстегнутого пальто, побежал по перрону.
Осенняя ночь, туманная и дождливая, подходила к концу.
Но еще до рассвета вдоль немецкой цепи, залегшей у киево-одесского перрона рампы, вдруг раздались торопливые и тревожные возгласы «хальт!»
По
— Чота-а… стой! — скомандовал он, и отряд, мастерски притопнув каблуками, остановился.
Это был взвод петлюровских казаков.
Командир взвода подошел и отдал честь немецкому офицеру. На хорошем немецком языке петлюровский старшина попросил разрешения видеть его светлость командира полка по срочному оперативному делу. Он просил не почесть за дерзость и разбудить его екселенц герра командира полка.
Полковник, впрочем, не спал. Он вышел из вагона — и командир, лихо вытянувшись, крикнул своим казакам: «Смирно!» Казаки дернулись, вытянулись и замерли, как бездыханные. Старшина сделал шаг вперед и отрапортовал, что машинисты, помощники, кочегары и три полные кондукторские бригады уже собраны, гайдамацкий конвой их уже доставил в депо и не позднее чем через час пятнадцать минут паровозы будут поданы под все эшелоны полка его светлости. Что же касается железнодорожной колеи на Волочисск, то по линии отдан чрезвычайный приказ об охране: каждая станция выставит линейные заставы часовых, а впереди первого эшелона отсюда выйдет контрольный поезд с балластом и охранной сотней казаков регулярной армии «украинской народной республики». Старшина докладывал звонко и четко, смотрел не мигая в серые полковничьи глаза и в обстоятельном рапорте, длившемся добрых две минуты, не сделал ни одной ошибки против грамматических правил немецкого языка. Произношение, правда, у него было остзейское.
— Ваша фамилия? — спросил герр полковник.
— Хорунжий войск украинской народной республики Константин Туруканис, екселенц! — вытянулся еще раз бравый старшина.
— Где вы научились немецкому языку? — полюбопытствовал полковник.
— Воспитывался с детства в Берлине, екселенц! — отрапортовал старшина.
Полковник одарил бравого старшину войск «украинской народной республики» благосклонной улыбкой.
— Передайте господину коменданту города мою благодарность за то, что он это дело поручил… именно вам.
— Рад служить великой германской армии и ее храбрым полководцам! — гаркнул старшина. Затем он еще раз вытянулся и попросил разрешения передать его светлости просьбу коменданта войск директории.
Комендант войск директории имел честь всепокорнейше просить его светлость герра командира полка немедленно выдать ему депутата от крамольников, машиниста Шумейко. Большевик Шумейко будет через полчаса расстрелян, но до того военная контрразведка «украинской народной республики» должна вытянуть из него имена всех остальных заговорщиков и бунтовщиков. В интересах борьбы с анархией и большевизмом комендант войск директории осмеливается настоятельно просить об этом его светлость герра полковника.
— Йаволь! — небрежно махнул рукой полковник. — Только пускай господин комендант поручит производить допрос лично вам, хорунжий.
Хорунжий еще раз вытянулся, четко отдал честь и проорал благодарность. Шумейко был немедленно выведен, и десять винтовок сомкнулись вокруг. Десять казаков уставились на него свирепо и грозно. Склонив голову, Шумейко двинулся вперед.
— Только глядите, хлопцы, — прошептал Шумейко, — ведите так до самых фонарей. А там уже дадим ходу… Ну, и мазурики! — не выдержал он все-таки и тихо засмеялся.
— Молчать! — заорал хорунжий.
Но тут произошло нечто совершенно неожиданное. Один из грозных петлюровских казаков вдруг швырнул наземь винтовку, быстро повернулся на месте и, подняв руки вверх, с призывным криком побежал назад, к немецкой цепи.
— Проклятье! — охнул Костя и раз за разом трижды выстрелил ему вслед из револьвера. — Ходу! — И конвой, вместе с арестованным, со всех ног бросился бежать через железнодорожные пути, освещенные фонарями.
Но Костя спешил, стреляя, и пули его револьвера просвистели где-то слишком высоко. Сбежавший казак уже был на перроне и упал прямо в ноги полковнику.
— Феррат! — вопил он. — Измена! Провокацион! Стреляйте! Стреляйте! Держите!
Уже трещали выстрелы. Пули тучей летели вслед беглецам. Десяток съежившихся фигур что есть духу зигзагами мчался из полосы света — туда, на ту сторону широкой насыпи.
В кругу испуганных немецких офицеров ползал на коленях сбежавший петлюровский казак, хватая полковника за полы мундира и голенища сапог. Он захлебывался и голосил, он заикался и уже в десятый раз начинал свой рассказ сначала. Он вовсе не петлюровский казак, он агент петлюровской контрразведки и по поручению контрразведки выслеживал в петлюровском гарнизоне большевизированный элемент. Но казаки, которым его светлость, герр полковник, выдал машиниста-большевика, вовсе не казаки. Это какие-то неизвестные ему люди, только переодетые в форму петлюровских казаков. Он как раз начал за ними слежку, чтобы выяснить, кто же они такие и что намерены предпринять, как тут случилась вот эта история с машинистом-большевиком. И он, как щирый петлюровец, то бишь как верный слуга армии императора Вильгельма, решил, счел своим долгом немедленно сообщить его светлости, герру полковнику, что это измена, феррат, провокацион. Да обратит внимание его светлость, что он рисковал жизнью! А машинист-большевик теперь ускользнул и от герра полковника, и от петлюровской контрразведки…
Беглецы уже успели миновать полосу света, и ни один из них не упал под выстрелами. Все счастливо скрылись в темноте, за склоном насыпи.
Лицо полковника побагровело, синие жилы пульсировали у него на лбу. Усы прыгали, изо рта летела пена — одна пена, без речи, без слов. Он размахивал руками, он топал ногами, — но нужный приказ так и не мог вырваться из его сдавленного спазмой ярости горла.
Впрочем, офицеры поняли его и так. Громкая команда пробежала вдоль цепи. Винтовки зазвенели, затворы застучали, затарахтели цинки с пулеметными лентами.
Но еще до того, как Шумейко с коммольцами, миновав освещенное полотно, скрылся в темноте, настороженную тишину туманного предутреннего часа пронзил резкий шипящий свист. Стремительной дугой взметнулась в пасмурное серое небо ракета и мутно засияла высоко над территорией железной дороги спокойным зеленым огнем.
В ту же минуту все вокруг зарокотало, загремело, завыло. Сотни винтовок затрещали на насыпи со стороны города. Повстанцы-крестьяне, залегшие под покровом ночи по ту сторону насыпи, цепью ударили по киево-одесской стороне воинской рампы. Внезапно застрекотал пулемет на крыше водонапорной башни депо — он взял под обстрел одесско-волочисскую сторону. Взрывы гранат донес ветер от вагонных мастерских — рабочие дружины самообороны бросились на немецкую цепь, чтоб прорвать ее и взять под обстрел киево-волочисскую сторону.