Избранное в 2 томах. Том 1
Шрифт:
— Конечно, — согласился Олег. — Утащили бы, если бы Сыронисский согласился. Но он не согласится. Да и вообще ему наплевать на все теперь. Из-за статьи он в ближайшее время с должности полетит все равно. И этот… инспектор Стихотворов тоже. Только нам от этого пока не легче.
— Как же быть? — спросил Серёжа.
— Завтра позвоню еще раз Ларцеву.
За окнами темнело. Олег приподнялся, дотянулся до выключателя. Зажглась у потолка неяркая лампа в пластмассовом плафоне.
— Черт… — раздраженно сказал Олег. Откинулся на подушку и громко позвал: —
В дверь заглянула старшая сестра Олега. Увидела мальчишек, запахнула халат на груди, поправила косынку. Под косынкой, в крашеных волосах — специальные штучки, чтобы кудри завивались.
— Валентина, сколько раз просил не вывинчивать у меня яркую лампу, — разозленно сказал Олег.
— Это не я, это Вася. Он говорит, что плафон расплавится.
Олег отчетливо произнес:
— Скажи своему Васе, что он у меня сам расплавится, если еще раз сунется в мою комнату. Я его в окно выставлю!
Сестра заговорила на одну ноту выше:
— Тебе яркий свет зачем? Все равно вместо того чтобы заниматься курсовой работой, валяешься на кровати.
— Закрой дверь! — рявкнул Олег.
Ребята притихли. Олег отдышался и жалобно объяснил:
— Я больше не могу. Всю жизнь, с самого детства, она донимает меня этой фразой: «Вместо того чтобы…» Видите ли, вместо того чтобы купить костюм, я покупаю телескоп… Вместо того чтобы смотреть хоккей вместе с милым Васей, я включаю симфоническую программу… Вместо лекций я иду на свидание… Вместо того чтобы жить «как все люди», я живу как… Тьфу!
Олег приподнялся на локтях и крикнул в закрытую дверь:
— Я живу не «вместо», а так, как хочу! Лучше вас! Ясно тебе?
— Чудовищный псих, — донеслось из-за двери. — Постыдилс я бы ребят. Как тебя только к детям подпускают?
Олег опять лег и утомленно улыбнулся.
— А в самом деле, как? — спросил он и опять закашлял.
Серёже стало в этот миг очень жаль Олега. И чтобы не показать эту жалость, он отвел глаза и стал оглядывать комнату.
Комната была небольшая. Стол, кровать, четыре совершенно разных стула. Два книжных шкафа стоят рядом. Книги — не только внутри, на полках, но и сверху, на шкафах. Лежат покосившейся грудой, могут посыпаться. Скрещенные рапира и шпага висят на стене у двери. На сизых обоях рисунки братьев Ворониных и фотографии — двое незнакомых мальчишек с клинками: один маленький и лопоухий, другой — высокий и смуглый. Наверно, Ромка и Федя. Еще незнакомые ребята в костюмах и масках зверей — видимо, театр в интернате. И веселая компания барабанщиков с Данилкой на правом фланге.
Олег тоже посмотрел на фотографию.
— Соскучился я по этой барабанной команде…
— Я Данилке позвоню, они сразу прискачут, все вместе, — предложил Серёжа. — Они просто стесняются появляться, пока не позвали.
Олег усмехнулся:
— Эти-то пираты стесняются?
— Да брось ты, — сказал Серёжа. — Сам знаешь. Они только в отряде на головах ходят, а вообще они вполне спокойный народ… Ты скажи Данилке «Осенняя Сказка», и он опять будет весь день жмуриться и мурлыкать.
Олег подумал.
— Не
— Ты прямо стихами говоришь, — сказал Генка.
— А это и есть стихи. Только ужасно нескладные. Когда я в интернате работал, занимался рифмотворчеством. О вожатской жизни писал.
— Почитай, а? — жалобно сказал Кузнечик.
— Да вы что, люди! Я вам кто? Евгений Евтушенко?
— Почитай, — уже строго сказал Генка.
Олег вздохнул.
— Вон там, на шкафу, коричневая тетрадка торчит среди книжек. Достань.
Генка вскочил на стул и вытянул тетрадь. Книги, конечно, посыпались на пол.
— Ладно, оставь, — сказал Олег. — Потом соберем. Давай сюда.
Он, лежа на спине, открыл тетрадь, полистал, хмыкнул и мотнул головой. Потом сразу стал серьезный.
— Вот. Эти строчки.
День летит сквозь часы, как живой метеор,
И сгорает в сигнале «отбой».
Мне опять не закончить с тобой разговор
И не встретиться нынче с тобой.
Ночь пришла. Я взбегаю на третий этаж
Посмотреть: все ли спят в тишине?
…А потом все опять:
«Барабанщики, марш!» -
Новый день разгорелся в окне.
Новый день пришёл, а замок по-прежнему «украшал» дверь «Эспады». Серёжа не выдержал и позвонил в редакцию. Неловко было звонить, страшновато даже, но ждать он больше не мог.
Ларцев не удивился звонку. Даже будто ждал его.
— Ты, Сергей, зашел бы ко мне, — предложил он. — По телефону трудно объясняться. Если можешь, прямо сейчас приходи.
Серёжа встревожился и помчался в редакцию. У Владимира Матвеевича было недовольное лицо. И озабоченное.
— Раздевайся, садись. Вон вешалка, вот стул… Я только что беседовал с вашим Олегом, все ему рассказал. А он просил, чтобы я и тебе все объяснил…
— Почему?
— Почему просил? Не знаю. Наверно, потому, что ты один из командиров в вашем отряде… Знаешь, осложняется дело.
— Я уж чувствую, — с досадой сказал Серёжа.
Затарахтел телефон. Владимир Матвеевич приподнял и положил трубку.
— Что касается вашего домоуправа, то его песенка спета, — сообщил он. — С работы его уберут. И еще кое-кому придется несладко. На Олега ваши недруги целую кипу заявлений написали: и работник он никудышный, и характер у него собачий, и ребят он не тому учит… Всю эту чушь мы зачеркнули. Крест поставили. А вот с помещением сложнее.