Избранное в двух томах. Том второй
Шрифт:
Мистер Шарма небольшого роста, очень гибок и изящен в движениях. Его женственное лицо с маленьким носом и франтовски подстриженными усиками просто лучится приветливостью.
— Ах, Ленинград, Ленинград, — мечтательно вздыхает он, — кто не видел этого города, тот ничего не видел.
Мы осведомляемся насчет климата. Не страдал ли с непривычки мистер Шарма от ленинградских туманов и холодных дождей?
— Тепло рабочих сердец Ленинграда согревало нас в этом холодном климате, — и опять Шарма радостно смеется, довольный тем, как ловко удалось ему построить восточный комплимент на русском
Мы засыпаем гостеприимного начальника цеха вопросами.
— Понимают ли ваши рабочие, какое значение имеет этот завод для индийского народа?
— Как вы поощряете рабочих, повышаете их заинтересованность в деле?
— Как соблюдается на заводе государственный интерес?
Мистер Шарма с готовностью отвечает на все. Рабочие завода не могут не понимать значения электрической энергии, а следовательно, и продукции своего завода. Хотя бы уже потому, что здешние рабочие — это вчерашние крестьяне, собственным горбом постигшие цену воды.
Хорошие рабочие перевыполняют норму, а следовательно и зарабатывают больше других. Кроме того оплачивается и экономия материала, и бережное отношение к инструментам и дисциплинированность в работе.
А государственный интерес? Ну, теоретически тут, конечно, возможны противоречия между интересом государства, владеющего предприятием, и интересом рабочего. Но на этом заводе — молодом, перспективном — продукция реализуется полностью, и завод не уклоняется от дополнительной оплаты рабочих.
— Ого! — восклицает Почивалов. — Такая продукция, как ваша, могла бы, наверно, составить честь не только для страны, только что вступившей на путь индустриализации, но и для многих стран с высокоразвитой техникой.
Мистер Шарма польщен. Он расплывается в добродушной улыбке и подтверждает, что завод, возводимый в Индии Советским Союзом, мог бы стать гордостью любой страны мира. Да и среди друзей есть особые друзья.
Мистер Шарма явно борется со своими чувствами. Видно, как ему хотелось бы подольше побеседовать с нами и как в то же время ему некогда, как беспокоит его оставленный цех. Он жмет каждому из нас руку и на прощанье вдруг произносит все с той же мечтательной интонацией, которую у него вызывает всякое упоминание о Ленинграде:
— Интересно, какая там сейчас погода...
С этим явлением мы тоже уже не раз встречались во время нашей индийской поездки. Всякий, кто побывал в Советском Союзе, становится патриотом того города, где он жил и учился, и испытывает некий вид ностальгии по отношению к далекой экзотической для южанина стране.
Наш главный инженер Юшков, наблюдавший со стороны нашу беседу с мистером Шармой, бросает несколько одобрительных слов об энергии и уме этого обходительного человека и снова возвращается к тому, как сложна работа здесь и как трудно выбирать людей, на которых можно опереться.
В следующем зале мы подходим к группе людей, хлопочущих у турбогенератора. Чтобы представить себе статор, вообразите ведро без дна, опрокинутое набок. Размер такого ведра примерно с небольшую юрту. Внутри этого ведра свободно перемещаются люди, разбирающиеся в загадочных для меня медных проволоках и проводках. Здесь и рождается электрическая энергия мощностью в сто тысяч киловатт. А уж как она
— Инспектор Кудрявцев! — рекомендует нам главный инженер русского светло-русого парня, окруженного пятью индийскими парнями.
Все вместе они обеспечивают статор необходимым снаряжением, и в процессе работы Кудрявцев обучает своих индийских товарищей. Через некоторое время эти пятеро станут обучать своему делу неопытную рабочую молодежь.
Вся сцена как бы специально создана для фотокорреспондентов. Вплоть до того, что края круглого отверстия, которым заканчивается статор с другого конца, создают хорошие контуры для общей картины. Леонид Почивалов тут же берется за дело. Но не так-то просто добиться, чтобы рабочие выглядели естественно. Стоит людям узнать, что их фотографируют, как помимо воли каждый начинает «делать умное лицо» и принимать неестественные позы. Леонид долго бьется над тем, чтобы все это воспринималось как кусок жизни, Эх, упустил момент, когда они не знали, что за ними наблюдают! В общем, не так-то легок труд фотокора!
В следующем зале мы знакомимся с очень колоритным человеком, который выглядит прямо-таки парадоксом на этом фоне современной индустрии. Медлительный, немногословный, покрытый густыми отроду не стриженными волосами и бородой, увенчанный чалмой, Притам Сингх как две капли воды похож лицом на моего любимого индийского бога Ганешу. Тот же лукаво-добродушный взгляд маленьких слоновьих глазок, тот же крупный нос, напоминающий хобот слона. И тем не менее — это начальник одного из цехов завода, хотя по виду ему бы больше подошло быть жрецом какого-нибудь древнего храма.
Он знает сотню русских слов и считает своим долгом говорить с гостями только по-русски. Поэтому он долго обдумывает каждую свою реплику, потом вскидывает руки вверх, как бы помогая звукам выйти изо рта, и наконец произносит по слогам очередное слово. Почивалов сообщает ему, что мистер Ахтанов приехал из Казахстана. Услыхав это, Притам Сингх молитвенным жестом поднимает теперь уже обе руки вверх и нежно, как бы воркуя, произносит по-русски:
— Казахстан как небо... Казахстан — нам близко...
Чтобы беседовать с Притам Сингхом, надо иметь большое терпение. Кроме плохого знания языка ему мешает разговориться и общая замедленность рефлексов. Он обдумывает не только каждое свое слово, но и каждое слово собеседника. И все-таки нам удается кое-что вытянуть из его полных губ, прячущихся в густейшей бороде.
У этого человека, рожденного созерцателем и философом, оказалась биография, переполненная бурными событиями. Наш век не предоставил человеку с натурой одинокого странника ни минуты уединения. Сержант английской армии, он угодил в тяжелые сражения против гитлеровских войск. В одном из боев был ранен и попал в плен. Узник Освенцима и Бухенвальда, он был освобожден из концлагеря советскими войсками. В лагере он сошелся с советскими людьми. Восхищен их стойкостью в испытаниях и преданностью в дружбе. В частности, среди его советских друзей был один казах по имени Ихмет, которого он полюбил больше всех. Отсюда, очевидно, и его восхищение Казахстаном.