Избранное. Компиляция. Книги 1-11

Пулман Филип

Карамакан, 28 сентября, вечер

Мы подъехали к зданию и увидели тех самых жрецов, солдат или стражников – и впрямь не разберешь, кто они такие. Не вооружены, но могучего сложения и грозные на вид. Какой они расы, непонятно, но точно не европейцы, не китайцы, не тартары и не московиты. Кожа бледная, волосы черные, а глаза круглые – пожалуй, больше всего похожи на персов. По-английски они не говорят – по крайней мере, нас с Хассалем не удостоили ответа. Но Чэнь без труда общается с ними на каком-то другом языке – думаю, на таджикском. Одеты они

все в простые халаты и широкие штаны из темно-красного хлопка, такого же цвета, как и здание; на ногах – кожаные сандалии. Деймонов у них, похоже, нет, но мы с Хассалем уже натерпелись таких ужасов, что этим нас не испугать.

Мы спросили через Чэня, можно ли нам войти в здание. На это последовало мгновенное и категорическое «нет». Тогда мы спросили, что там, внутри. Стражи посовещались и заявили, что этого они нам не скажут. Задав еще несколько вопросов – с тем же результатом, – мы, наконец, получили намек: один из стражей, более разговорчивый, внезапно разразился бурным монологом и целую минуту что-то втолковывал Чэню. Пока он говорил, мы с Хассалем несколько раз уловили слово «гюль», которое на многих языках Центральной Азии означает «роза». Пока он говорил, Чэнь посматривал на нас, но, дослушав стражника, сказал: «Бесполезно. Здесь делать нечего. Зря мы пришли».

«Что он говорил насчет роз?» – спросили мы.

Чэнь только головой покачал.

«Он действительно упомянул розы?»

«Нет. Все бесполезно. Уходим».

Стражи внимательно за нами наблюдали, поглядывая то на Чэня, то на нас с Хассалем.

И тут мне пришло в голову попробовать кое-что еще. Я знал, что в этих местах когда-то бывали римляне: может, что-то сохранилось от их языка? И я сказал на латыни: «Мы не причиним вреда ни вам, ни вашему народу. Мы хотели бы знать, что вы тут охраняете».

И я угадал! Меня мгновенно признали и поняли. Разговорчивый тотчас отозвался на том же языке: «Что вы принесли в уплату?»

«Я не знал, что нужно платить, – сказал я. – Мы беспокоимся, потому что наши друзья пропали без вести. Возможно, они пришли сюда. Не видали ли вы путников, таких же, как мы?»

«Мы видали много путников, – был ответ. – Если они пришли актерракех и принесли плату, им можно войти. Только так и не иначе. Но если они войдут, то выйти уже не могут».

«Значит, наши друзья – там, в этом красном здании?»

На это он ответил: «Если они здесь, они не там, а если они там, они не здесь».

Это было похоже на какую-то ритуальную фразу, стандартный ответ, который повторяли столько раз, что он утратил всякий смысл. Но, услышав его, я понял, что подобный вопрос стражам задают не впервые. Я сделал еще одну попытку:

«Насчет платы. Вы имеете в виду, что мы должны заплатить за розы?»

«За что же еще?»

«Может, за знания?»

«Наши знания – не для вас».

«Какую

плату вы сочтете достаточной?»

«Жизнь».

Ответ нас огорошил.

«Один из нас должен умереть?»

«Мы все умрем».

Снова тупик. Но я попробовал зайти с другой стороны:

«Почему у нас не получается выращивать ваши розы за пределами пустыни?»

Стражник смерил меня презрительным взглядом, повернулся и ушел.

«Ты знаешь кого-то, кому удалось попасть внутрь?» – спросил я Чэня.

«Был один человек, – сказал он. – Он не вернулся. Никто не возвращается».

Мы с Хассалем разочарованно удалились под свой навес из одеял и стали обсуждать, что делать дальше. Это была бесплодная, мучительная дискуссия – сколько мы ни говорили, дело не сдвинулось с мертвой точки. Мы были в плену императивов: исследовать эти розы решительно необходимо; сделать это, не согласившись уйти и не вернуться, решительно невозможно.

Наконец, мы поняли, что нужно заглянуть глубже. Почему необходимо исследовать розы? Потому, что они открывают нам кое-что о природе Пыли. И если Магистериум услышит о том, что происходит здесь, в Карамакане, он не остановится ни перед чем, чтобы не позволить этим знаниям распространиться по свету. Он придет сюда и уничтожит и этот красный дом, и все, что внутри, – войск и оружия у него для этого предостаточно. Недавние беспорядки в Хуланшане и Акджаре – его рук дело, сомнений нет. С каждым днем он все ближе.

Итак, мы обязаны провести исследование, а это значит, что один из нас должен войти внутрь, а другой вернуться с теми знаниями, которые удалось добыть. Выбора нет, других вариантов тоже.

Наших деймонов по-прежнему не видно, запасы воды и продовольствия сокращаются. Долго ждать мы не можем.

В конце была приписка другим почерком:

Позже тем же вечером появилась Кариад, деймон Штрауса. Она была в полном изнеможении, измучена и перепугана. На следующий день они со Штраусом вошли в красный дом, а я вернулся обратно с Чэнем. Беда надвигается. Мы с Тедом Картрайтом сошлись на том, что мне следует немедленно вернуться в Англию с теми немногими знаниями, которые у нас есть. Всей душой надеюсь, что смогу разыскать Стреллу и что она меня простит. Р.Х.

Лира положила записки на стол. Голова у нее шла кругом.

Ей показалось, что в памяти мелькнул проблеск давно утраченного воспоминания, нечто невероятно, потрясающе важное, погребенное под сотнями и тысячами дней обычной жизни. Что же ее так поразило? Это красное здание… пустыня… стражи, говорившие на латыни… что-то настолько глубокое, что Лира даже не понимала, явь это, сон или смутная память о сне или о сказке, которую она так любила в детстве, что требовала рассказывать ее каждый вечер перед сном, но потом выросла и забыла. Так или иначе, но о красном здании в пустыне она что-то знала. Вот только понятия не имела, что именно.