Избранное. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
Через двадцать минут после того, как на него напали, он вновь направлялся к Пэрришу, но уже куда менее охотно, чем утром.
— Ты опоздал, — заметил Пэрриш, когда он вошел в кабинет.
— Мистер Пэрриш, я очень сожалею, меня ограбили…
Глаза комиссионера делались все шире по мере того, как он осматривал пришедшего. Разбитый нос, заплывший синяком глаз — все это произвело на него неприятное впечатление, однако лишь с эстетической точки зрения. Пропавшая кожаная сумка беспокоила его куда больше.
— Где сумка? — спросил он.
— В том-то и дело, сэр, видите ли, ее отобрали…
Мистер Пэрриш встал.
— А книжка?
Мистер
— Ее тоже. Они все отобрали, — сказал он. — Обчистили до нитки.
Челюсти мистера Пэрриша были крепко стиснуты, глаза яростно сверкали.
— Когда? — спросил он.
— Всего минуту назад. Я сразу пришел к вам, сэр…
— Где?
— В маленькой подворотне за углом. Они ударили меня, затащили туда, сэр… Я ничего не мог поделать…
Мистер Пэрриш издал рычащий звук и выбежал из комнаты. Мистер Табб со скорбным видом сел на стул и вытер нос рукавом рубашки. Через несколько минут комиссионер вернулся. Он немного запыхался, слетев по лестнице вниз, добежав до Клэр-Корт, порыскав там и вернувшись обратно.
Он потряс полицейским свистком перед лицом Табба.
— А это я тебе зачем дал?! — закричал он.
— Я пытался, мистер Пэрриш…
— Я нашел его в канаве, ты, разгильдяй несчастный!
— Они выбили его у меня из руки, сэр…
Гнев мистера Пэрриша вылился в град ударов, которыми он осыпал голову и плечи мистера Табба. Удары были не так точны, как затрещины Билла, но не менее болезненны; потом комиссионер со вздохом отпрянул в сторону и опустился на стул.
— Список, — сказал он. — Давай составим список. Придется нам с тобой, Табб, все делать сначала. И нужно знать, сколько мы потеряли. Думаю, мистеру Ли все это не очень понравится, правда?
Мистер Табб, шмыгнув носом, кивнул. Мистер Пэрриш достал серебряный карандаш и лист бумаги.
— Итак, сколько было в сумке?
— Триста пятьдесят фунтов, — пролепетал мистер Табб.
— Хм… Маловато по сравнению с прошлой неделей. Ты уверен? Сколько было с каждого дома? Я понимаю, в книжке все было записано, но память-то у тебя есть? Знаешь, зачем тебе дана память? Чтобы не забывать то, что не успел записать. Вот для чего она тебе. Сколько ты взял на Гревилл-стрит, дванадцать?
— Шестьдесят четыре фунта, мистер Пэрриш.
— Хорошо. Я смотрю, ты уловил мою мысль. Дорсет-плейс, пятьдесят два?
Мистер Табб назвал очередную сумму, а потом сказал:
— Э-э… мистер Пэрриш.
— Да?
— А зачем мы это делаем?
— Чтобы ты мог пойти завтра на Гревилл-стрит, двенадцать, и взять там шестьдесят четыре фунта. А потом в Дорсет-плейс, на Тэкли-стрит и так далее. Иначе мистер Ли разозлится, и у нас будут неприятности, понимаешь? Тебе необязательно идти завтра. Можешь начать прямо сегодня. Итак, сколько ты взял на Энделл-стрит?
Сохо в то время был одним из самых густонаселенных районов Лондона; на улицах стоял шум, гам, смрад, причем пахло там отнюдь не благовоспитанностью. Это было оживленное, многонациональное и притягательное место.
Билл, с кожаной сумкой на плече и записной книжкой в кармане, ничем не выделялся из толпы. Размашистыми шагами он шел по узеньким людным улочкам, воздух которых был пропитан запахами супа, чеснока, сыра, печеного мяса и жареной рыбы. Если вы любили поесть — места лучше Сохо было не сыскать во всем Лондоне. За три шиллинга вы могли пообедать так, что потом с трудом передвигали ноги. Билл явно был голоден. Он остановился,
Он прикончил ее к тому моменту, когда дошел до Дин-стрит. На Новом Королевском театре висела афиша мюзик-холла, но Билл прошел мимо. Также не обратил он внимания и на здание Общества человеколюбия и согласия, где, сообщалось в объявлении, миссис Литиция Миллс читала лекции о пользе умеренности во всем, сопровождая их показом диапозитивов.
Следующим после этого центра благонравственности и просветленности стоял обшарпанный дом, где сдавались меблированные комнаты. Его двери были открыты, и оттуда на улицу вырывались свет и шум. Билл зашел внутрь, пробрался сквозь толпу, которой не хватило места на собрании социалистов, и теперь люди вынуждены были толкаться в коридоре, и по лестнице поднялся на третий этаж. Дом этот скорее напоминал клуб: одна комната была завалена книгами и газетами, несколько человек сидели там и читали; в другой комнатушке разыгрывались три партии в шахматы, и сгрудившиеся вокруг столов люди шепотом обсуждали перипетии поединков; в следующем помещении бородатый человек объяснял группе студентов преимущества анархизма, хотя, казалось, его мало кто слушал.
Билл постучался в дверь, из-под которой выбивалась тоненькая полоска света, и из комнаты донесся голос:
— Да? Immer herein! [67]
Билл вошел. В комнате было накурено и душно, лампа стояла на стопке книг, бумаг и журналов, которыми был завален не только стол, но и пол вокруг истертого ковра. За столом сидел человек, к которому и пришел Билл, а напротив него — некто Малыш Мендел. Билл замер на месте с широко открытыми глазами и машинально сдернул с головы кепку, потому как Малыш Мендел был не кем иным, как известным главарем еврейских банд в Сохо. Власть в районе делили между собой евреи, ирландцы и итальянцы, и Мендел слыл настоящим королем. Ему шел четвертый десяток, он был высок, с озорными глазами и заметной лысиной, одет с иголочки. Поговаривали, будто он голыми руками убил двух человек и организовал ограбление банка на Веллингтон-стрит; об этом знали даже в полиции. Но он был слишком умен, чтобы попасться им в лапы. Как-то Мендел заявил, что в грядущем веке отойдет от дел, уедет в Брайтон и там, богатый и всеми уважаемый, попытается добиться места в парламенте. А поскольку он был Малышом Менделом и говорил это абсолютно серьезно, никто и не подумал усомниться в его намерениях.
67
Да? Входите! (нем. )
И конечно, авторитет мистера Голдберга в глазах Билла не мог не возрасти, когда он увидел, что в гости к нему пожаловал такой великий человек.
Мистер Голдберг помахал в воздухе своей сигарой.
— Мой друг, Билл Гудвин, — представил он его. — Мы почти закончили, Билл.
— Здравствуй, — сказал Малыш Мендел, и Билл робко шагнул вперед, чтобы пожать ему руку. — Ты откуда будешь, Билл?
— Из Ламбета, мистер Мендел, — сиплым голосом ответил он.
— Дэн сказал, что ты неплохой малый. Может, как-нибудь встретимся, потолкуем? Что ж, старина, мне пора, — сказал он Голдбергу, вставая со стула. — Весьма интересные вещи ты мне рассказал. Думаю, в этом что-то есть. Всего доброго, Билл.