Избранное. Компиляция. Книги 1-11

Пулман Филип

— Пока что зови его дядей. Иногда я его тоже боюсь.

— Когда мы вошли, он меня сперва не увидел. А только тебя. И был страшно испуган, пока не увидел меня. Тогда он сразу успокоился.

— Это просто от неожиданности, — сказала Лира. — Любой опешит, если увидит человека, которого не ждал. Последний раз он видел меня тогда в Комнате Отдыха. Как тут не удивиться?

— Нет, это неспроста. Он смотрел на меня, как волк или кто-то такой.

— Тебе показалось.

— Нет. Честное слово, я его больше боюсь, чем миссис Колтер.

Он окатил себя водой. Лира достала алетиометр.

— Хочешь, я у алетиометра спрошу?

— Не знаю. Есть такое, чего не хочется

знать. По-моему, с тех пор, как Жрецы пришли в Оксфорд, я ничего, кроме плохого, не слышал. Больше чем на пять минут ничего хорошего не хватало. Вот сейчас, например, что я вижу? Ванна хорошая, а там вон теплые полотенца, через пять минут буду ими вытираться. А когда высохну, подумаю: поесть бы чего-нибудь вкусного — а дальше неизвестно что. А когда поем, подумаю: хорошо бы сейчас в мягкую постель. А что потом, не знаю, Лира. Мы же страшные вещи видели, правда? И похоже, что-то еще будет такое. Так что лучше о будущем не думать. Что-то есть сейчас, и ладно.

— Да, — устало согласилась Лира. — Иногда у меня такое же чувство.

Она еще немного подержала алетиометр в руках, но скорее для успокоения; головок она не трогала, за длинной стрелкой не следила. Пантелеймон молча наблюдал за ними.

После того как оба вымылись, поели хлеба с сыром и выпили вина с горячей водой, слуга Торольд сказал:

— Мальчик пойдет спать. Я провожу его. А вас, мисс Лира, лорд Азриэл просил зайти к нему в библиотеку.

Лорда Азриэла Лира нашла в комнате с широкими окнами, откуда открывался вид на застывшее море. В камине с широкой полкой горел уголь, фитиль гарной лампы был привернут, и людей в комнате ничто не отвлекало друг от друга и от унылой, освещенной только звездами панорамы внизу. Лорд Азриэл полулежал в глубоком кресле возле камина и жестом предложил ей кресло напротив.

— Твой друг Йорек Бирнисон отдыхает на дворе, — сказал он. — Предпочитает на морозе.

— Он сказал вам о своем поединке с Йофуром Ракнисоном?

— Без подробностей. Но я понял, что он теперь король Свальбарда. Это правда?

— Конечно правда. Йорек никогда не врет.

— Кажется, он взялся быть твоим хранителем.

— Нет. Джон Фаа попросил его позаботиться обо мне — он так и делает. Выполняет приказ Джона Фаа.

— Каким образом тут замешан Джон Фаа?

— Скажу, если вы мне кое-что скажете, — ответила она. — Вы мой отец, верно?

— Да. Ну и что?

— А то, что должны были об этом сказать. Такие вещи от людей не скрывают, потому что, когда это выясняется, человек чувствует себя глупо, и это обидно. Ну, узнала бы я, что вы мой отец, — что в этом плохого? Вы могли давным-давно это сказать. Могли сказать и попросить меня, чтобы я держала это в секрете, и я бы держала, даже маленькая. Никому бы не сказала, если бы вы попросили. Я бы так гордилась, что из меня никакими силами этого не вырвали бы, если бы вы велели держать в секрете. А вы молчали. Другим людям говорили, а мне нет.

— Кто тебе сказал?

— Джон Фаа.

— Он сказал, кто твоя мать?

— Да.

— Тогда мне почти нечего добавить. Я не желаю, чтобы меня допрашивал и упрекал нахальный ребенок. Я желаю знать, что ты увидела и что ты делала по дороге сюда.

— Я привезла вам чертов алетиометр, так? — взорвалась Лира. Она чуть не плакала. — Я тащила его сюда из Иордана, прятала его, берегла, — а с нами чего только не было, — я научилась его понимать, тащила его в эту чертову даль, хотя могла бы плюнуть на него и сидеть себе спокойно, а вы даже не сказали «спасибо», и хоть бы немного обрадовались. Сама не знаю, зачем я это сделала. Но сделала, не отступила, даже у Йофура Ракнисона

в вонючем дворце не отступила, одна, среди этих медведей, и подбила его на драку с Йореком, чтобы добраться сюда ради вас… А когда вы меня увидели, вы чуть в обморок не упали, словно я какое-то чудище, — прогоняли меня. Вы не человек, лорд Азриэл. Вы мне не отец. Отец так со мной не обошелся бы. Отцы ведь, кажется, любят своих дочерей? Вы меня не любите, и я вас не люблю, вот что. Я люблю Фардера Корама и люблю Йорека Бирнисона; медведя больше люблю, чем отца. И Йорек, точно, любит меня больше, чем вы.

— Ты сама мне сказала, что он только выполняет приказ Джона Фаа. Если собираешься тут сентиментальничать, я не буду тратить на тебя время.

— Тогда забирайте свой чертов алетиометр, а я возвращаюсь с Йореком.

— Куда?

— Во дворец. А появится миссис Колтер со своим Жертвенным Советом — он будет с ними воевать.

Если они победят, я тоже умру, мне плевать. А если он победит, то пошлет за Ли Скорсби, и я улечу с ним на шаре…

— Кто такой Ли Скорсби?

— Аэронавт. Мы прилетели с ним сюда, а потом была авария. Вот, берите ваш алетиометр. Он в исправности.

Лорд Азриэл не протянул к нему руки, и она положила его на медную решетку камина.

— Наверное, надо вам сказать, что миссис Колтер летит на Свальбард и, как только узнает, что случилось с Йофуром Ракнисоном, полетит сюда. На дирижабле с кучей солдат, и они всех нас убьют по приказу Магистериума.

— Они до нас не доберутся, — безмятежно ответил лорд Азриэл. Он был настолько спокоен и невозмутим, что ярость в ней слегка остыла.

— Вы этого не знаете, — неуверенно сказала она.

— Знаю.

— У вас что, есть другой алетиометр?

— Для этого мне алетиометр не нужен. А теперь, Лира, расскажи мне о своем путешествии сюда. Начни с самого начала. Рассказывай все.

И она стала рассказывать. Начала с того, как пряталась в Комнате Отдыха, потом о Жрецах и похищении Роджера, о своем пребывании у миссис Колтер и дальше, все подряд.

Это было длинное повествование, и, закончив его, она сказала:

— А теперь я хочу знать одно и, по-моему, имею право знать, как имела право знать, кто я на самом деле. И если про меня вы мне не сказали, то про это должны сказать взамен. Что такое Пыль? И почему ее все боятся?

Он посмотрел на нее, как бы прикидывая, поймет ли она то, что он скажет. Он никогда не смотрел на нее серьезно, подумала Лира; до сих пор он вел себя с ней как взрослый, потакающий милым проказам. Но сейчас, по-видимому, решил, что она созрела.

— Пыль — это то, что позволяет работать алетиометру, — сказал он.

— Ага… я уже думала об этом! Но что еще? Как о ней узнали?

— В каком-то смысле, церковь всегда о ней знала. Она толковала о ней веками, только называла иначе.

Но несколько лет назад, в Московии, некто Борис Михайлович Русаков обнаружил новый вид элементарных частиц. Ты слышала об электронах, протонах, нейтрино и остальных? Они называются элементарными частицами потому, что их уже нельзя раздробить: внутри у них нет ничего, кроме их самих. Так вот, эта новая частица тоже была элементарной, но ее было очень трудно измерить, потому что она не вступает в обычные взаимодействия. Больше всего озадачивало Русакова то, что эти новые частицы как будто скапливаются возле людей, как будто притягиваются к ним. И особенно к взрослым. К детям тоже, но гораздо слабее, пока их деймоны не приобретали постоянного вида. В возрасте полового созревания они начинают притягивать Пыль, и она оседает на них так же, как на взрослых.