Избранное. Повести и рассказы
Шрифт:
Виктор Панкратович прикусил язык. В самом деле, поди докажи в международном отделе, что оружие здесь нужно специальное, из дюраля или титана! А титановый меч, поди, дороже «калашникова» обойдется...
По образованию Виктор Панкратович считался металлургом, и очень его смущало, что кузнецы в Замирье вовсе не машут молотами и даже не разводят огня, а приговаривают только секретные заклинания да строят пальцами разные хитрые фигуры, в результате чего из куска руды мало-помалу возникает добрый клинок. Но ведь сколько времени на это уйдет!
– Так, - сказал король.
– Кто у нас враг номер один?
–
– Хорошо, - сказал Виктор Панкратович.
– А кто там у них королем?
– Скопидар Пятнадцатый, грызи его хопуга!
– Ладно, - сказал Виктор Панкратович.
– А нет ли за этим королем каких-нибудь странностей?
Непрост, непрост был Востромырдин! Разве мыслимо, чтобы его одного сюда забросили?
– Странностей у него, государь, - отвечал герцог Тубарет, - что икринок у птицы Шарах. Ливорверт-покойник все про него доподлинно знал. Во-первых, поперек себя шире, хотя и не ест почти ничего - боится, что отравят. Пьет, правда, за семерых, но с умом. На охоте требует, чтобы дичь ему загодя к деревьям привязывали, вот до чего ленив. Стреляет худо, меча поднять вовсе не может. На совете двух слов связать не умеет - на бумажке ему особый холуй пишет, ты не поверишь! Ксивы простой путем не сложит! А еще он, государь, стыдно сказать...
И Тубарет поведал своему королю о наиболее странной, на взгляд листоранца, привычке вражеского владыки.
– Весь народ в Аронаксе дивится, откуда такой выродок только и взялся!
– закончил доклад герцог.
«Я зато знаю, откуда взялся!
– возликовал про себя Виктор Панкратович.
– Откуда надо, оттуда и взялся! Это же натуральный Семен Пантелеевич! То-то его в крематории сожгли, чтобы тела никто не видел! Вот он, значит, где, Семен-то Пантелеевич... Да, и медведей ему к дереву привязывали, и остальное сходится... Вот оно как у них... Аронакс ведь тут самая большая страна - как раз его уровень. И связь с Москвой у него непременно есть. И оружие есть. И он для меня здесь - наивысшая инстанция со всеми вытекающими...»
Виктор Панкратович приказал вызвать канцлера.
– Вот что, товарищи дорогие, - сказал он.
– Интересы внешней политики государства настоятельно требуют заключения с Аронаксом договора о дружбе, сотрудничестве и взаимном добрососедстве...
Соратники ахнули:
– Такого сроду не было! Какой такой договор - в Аронаксе мать родную из-за пирога со жвирцами зарезали, отца родного кочевникам на мясо продали! Они сапоги-то и те на голову натянуть норовят...
– Это все предрассудки, - сказал король.
– Вы что, простой вещи понять не можете? В Аронаксе-то вышестоящая партийная организация!
Канцлер укоризненно покачал головой:
– Народ нас не поймет, государь.
– Да? Формулировок нахватался? А Варшавский Договор с кем заключать будем? С баратинами?
Канцлер все понял и подмигнул Тубарету:
– Ну, если Варшавский - другое дело. Давно этот Аронакс пора прибрать к рукам...
– Тихо ты! Прибирало нашлось! Кто Семен Пантелеевич - и кто я! Вот когда переведут меня в Аронакс, тогда и поговорим. А пока следует субординацию соблюдать...
– Мудрости твоей, государь, постигнуть нам не дано, - грустно сказал Калидор.
– Но все будет по твоему слову, ибо провижу скорую и славную победу...
– В каком состоянии
– впервые поинтересовался Виктор Панкратович.
Канцлер покраснел и назвал цифру - с поправкой на собственное строительство.
– Сколько же это в рублях будет?
– мучительно размышлял вслух король.
– Все равно придется по максимуму платить, я все-таки не уборщица...
Он долго делал на бумажке соответствующие подсчеты и наконец подал ее канцлеру.
– Данную сумму, - торжественно сказал он, - следует незамедлительно отправить королю Аронакса Семену Пантелеевичу Скопидару Пятнадцатому...
– Грызи его хопуга, - машинально добавил Тубарет.
– Данную сумму?
– не поверил канцлер.
– То есть дань? Никогда и никому Листоран не платил дани, а уж тем более аронакским Скопидарам. Напротив того, они нам каждый год отступного платят, чтобы не обижали...
– Товарищи, товарищи, - сказал король.
– Вы с Уставом знакомились? Вот и выполняйте.
– Срам какой, позор!
– выкрикнул герцог.
«А вдруг это не Семен Пантелеевич?
– подумал король.
– Здесь ведь тоже сволочей хватает. Да нет, конечно Семен Пантелеевич, больше некому...»
– Срам - партвзносы утаивать!
– рявкнул он. Тут, кстати, пришлось волей-неволей растолковать соратникам, что такое партвзносы и на какие хорошие дела они обычно тратятся.
– Знал бы, сроду заявления не подавал, - ворчал герцог вполголоса.
– Да еще на парткомиссии стыда хватил - что да что делал до семнадцатого года... Что делал, что делал... Что молодой герцог до семнадцатого года делает? За служанками бегает, вот что...
– Больно много воли берешь, товарищ герцог, - назидательно сказал Востромырдин.
– Вот сам взносы и повезешь.
Тубарет запротестовал, что, мол, не дело оставлять войско без головы в такое тревожное время, но тут прибежал слуга с криком:
– Государь! К телефону!
В приемной страхолюдная секретарша-хопуга уже басила в трубку:
– А как тебя зовут, мальчик? Сережа? А ты вкусный?
Стараясь не глядеть на образину, Виктор Панкратович вырвал трубку:
– Востромырдин слушает!
– Дяденька!
– раздался детский голос.
– А где Баба-яга? Ты ее убил?
– Убил, убил, - успокоил ребенка король.
– Папа дома?
– Нет, папа на Марсе, я как раз в центр управления полетов звоню... А это не Центр? Тогда извините...
– Стой! Не вешай трубку!
– взмолился Востромырдин.
– Ну, мама дома? А дедушка? Дедушка у тебя коммунист?
– Дедушка у меня губернатор, - похвастался далекий Сережа.
Глава 12
Есть пила «Дружба», а есть и пила «Любовь», и она куда страшнее, ибо первая уязвляет дерево, вторая же - самое сердце человеческое.
Наевшись, напившись и наслушавшись новостей в трактире, маркграф Миканор, Соитьями Славный, со своими спутниками расположились ночевать в сарае, по-простому, на соломе. Миканор и Деряба дали друг другу на сон грядущий крепкое слово, что не станут предпринимать ночью никаких диверсий, потому что и без того от мужиков можно теперь ожидать всякого. Деряба от нечего делать принялся подначивать маркграфа: дескать, не обломится ему тут ничего, поскольку даже староста запер своих дочерей в погреб.