Избранное. Повести и рассказы
Шрифт:
На несчастье посольских, рядом не случилось реки Яузы, куда можно было бы спустить Авдея. Он разом зашиб Мясева, потом еще двоих. Васька с земли ухватил кого-то за ноги и уронил. Кто-то вывернул жердь из плетня. Авдей жердь отобрал и жердью той побил всех. Двое посольских подхватили Мясева и побежали, остальные за ними, давясь соромом.
– Ну, я им дал, агарянам! – сказал Петраго-Соловаго. – До Пасхи теперь не наладятся, а Пасха нынче поздняя…
Он никак не мог успокоиться, колотил кулаком в заборы, круша их, и ликовал.
– Дурак, – заплакал Васька. – Вор-то
Авдей осел под забор. Москва просыпалась. Как-никак, третий Рим. И много от этого в нем народу – поди сыщи…
Глава 7
Авдей Петраго-Соловаго тоже был когда-то ребеночком. У него тоже была нянюшка-мамушка, кормилица, которая в Авдее не чаяла души. Звали ее Вахрамевна, была она стара и хорошо помнила ляшское лихо и трех самозванцев. Жила она в Китай-городе в небольшенькой избенке. Промышляла лечением и заговариванием зубов. Травы собирала. Давно бы попасть старухе на спрос за свое ремесло, кабы не было в приказе тайных дел заступника Авдюши. За это Вахрамевна любила его еще пуще. Соколы иногда залетали к ней за приворотным зельем или алтыном на похмелье.
…Ныне соколы пластом лежали на рогожке и болели. Вчера с горя они прогуляли остатки казенных денег и совсем распростились со свободой. Авдей плакал и рассказывал кормилице государственные тайны. Мымрин хотел остановить его, но не мог: от хмеля рот не открывался. Мымрин пихал в Авдея кулачком. Авдей не слышал и продолжал разглашать. Вахрамевна внимала, воздыхала, всхлипывала и кивала головой. В особо страшных местах крестилась двумя персты.
Проснулись к вечеру следующего дня. Василий открыл глаз и забоялся. Жить вообще страшно, а с похмелья тем более. Авдей уже сидел за столом, потихоньку лечился. Вахрамевна жалела питомца, гладила по рыжей голове.
Мымрин вспомнил, что упустили Щура, и застонал. Авдей поглядел на него, как на чужого. Вахрамевна приподняла голову Мымрина и налила туда браги. Стало полегче. Вахрамевна летала по избе, будто молоденькая, гремела печной заслонкой и чугунками.
– Пропали головушки наши, – мрачно вещал временами Авдей. Мымрин молчал. Боялся, что Авдей закричит: «У-у-умной!» – и полезет бить.
– Ништо, – утешила вдруг Вахрамевна. – Да не преклонишься игемонам и проконсулам…
Она утешала соколов, равняла с кедрами ливанскими, Авдея отождествляла с Самсоном, Василия же – с царем Соломоном, но легче от этого не становилось.
– Баньку я натопила, – сказала Вахрамевна. – Попарьте косточки, а я тем временем схожу куда-то.
– А ты, Вахрамевна, размыкаешь наше горюшко? – с детской надеждой спросил Авдей.
Вахрамевна пообещала размыкать и ушла. Соколы горестно пошли в баню; жестоко посекли друг друга вениками, а когда вернулись, в избе под иконами сидел благостного вида старец в белой рубахе, в портах и босиком. Старец благословил соколов двоеперстием.
– Кланяйтесь старцу, бесстыжие! – указала откуда-то Вахрамевна. Соколы пали на пол и поползли на старца. Старец подтянул босые ноги на лавку. Потом велел встать.
– Горе ваше мне ведомо, – сказал он тоненько. – Се враг вас мутит. Се аггелы его,
– Как же взять его, вражину, отче?
– А руками, – посоветовал старец. – Вор сей, муж кровей и изверг естества, прельщал вас, мамонил кладами, а о кладе духовном забыть понуждал, от древлей веры отвращал, ввергал в Никонову ересь, запрещал стезю во Горний Ерусалим…
Василий сообразил, что перед ним сам еретик ведомый, что ему, еретику, надо бы на дыбу, да что поделать – сейчас, кажется, от бесов бы помощь принял.
Старец взял со стола миску и посыпал им головы сарачинским пшеном. Петраго-Соловаго заерзал, Мымрин ткнул его в бок. Старец меж тем достал из-за икон толстую книгу, долго листал, а потом велел соколам петь за ним вслед. Соколы засмущались петь еретические кафизмы, но Вахрамевна цыкнула на них, и они нишкнули.
Так вчетвером они спели такой вот псалом:
Деревян гроб сосновен
Ради меня строен.
Буду в нем лежати,
Трубна гласа ждати.
Вериги железны
Ко спасенью полезны.
Буду их носити,
Исуса хвалити.
Исус вседержитель
Первый в раю житель:
Праведным мирволит,
Диавола гонит.
Диавол искуситель
Душе погубитель,
Учит нас блудити,
Христа не любити.
Никон патриарх
Суть ересиарх:
Христиан смущает,
Души уловляет.
И еще много чего пели соколы вслед за старцем. Потом все утомились и охрипли. Старец встал и начал кружиться по горнице, взметая воздух белыми портами и приговаривая непонятные слова. Соколы стояли на коленях и едва успевали поворачивать головы за шустрым старцем. Вахрамевна сидела в уголку и любовалась праведником, подперев щеку пальчиком.
– Ух, ух, – приговаривал старец. Потом вскочил на стол и ловко запрыгал между посудинами. Со стола поманил соколов корявым перстом к себе.
Воробьи пророки
Шли по дороге.
Нашли они книгу.
Что писано тамо?
Ух, ух.
Накати, дух!
Соколы тоже впали в просветление, ухали вслед за старцем. И хорошо им стало, и легко.
– За тремя лесами, за пятью волоками, за семью мстёрами, девятью озерами, за сельцом, за дворцом, меж двумя ложками источник дивен. Ступайте омойтесь. Подойдет муж телом дороден на сатанинскую потеху, Бейте того мужа даже до смерти, кровь отворите, где антихристова кровь прольется, вырастет богун-трава, на богун-траве – жар-цвет… Сейчас прямо и ступайте.
– Это куда, отче? – спросил Мымрин. – На кой нам жар-цвет?
– Жар-цвет клад укажет, лихо избудет. А идти вам за город, в Калинкин ложок, на Телятину речку. Узрите заводь, схоронитесь и терпите до утра, утром он и объявится.
Старец полез за образа, достал оттуда пистолю и протянул Мымрину. Мымрин испугался оружия и замотал головой.
– Воорузись на антихриста, – уговаривал старец. – А пульку я святить буду…
Старец долго-долго святил пулю, прыскал на нее слюнями и вырезал крестики. Потом подал пистолю Авдею, покружился по комнате и сгинул.