Избранное. Повести. Рассказы. Когда не пишется. Эссе.
Шрифт:
Егор Петрович покачал головой и чуть заметно поскучнел.
Вечером за ним пришла машина из района.
— Пусть меня проводят. Да недалеко, Маша! Обратно на трамвае вернутся, — успокоил Егор Петрович тетю Машу, бросив дорожный мешок в глубину машины.
Митя и Оля мгновенно оказались на заднем сиденье, Егор Петрович — рядом с водителем. И они понеслись по городу.
— Итак, экзамены, Митя?
— С понедельника, папа.
— А там и выпускной вечер. Что, Оля, пойдем на выпускной вечер? — спросил отец, перегнувшись через спинку сиденья.
— Ой, что вы! У них будут только десятиклассницы!
— Да и то по выбору Катериночкина, —
— Или со мной, — прибавил Егор Петрович. — Уж я постараюсь вырваться на вечер.
Там, где трамвай на огородах делает петлю, они простились.
— Назад-то подольше будете добираться? — крикнул он им вслед.
Они обернулись, помахали руками.
А он все медлил вернуться в машину, стоял у дороги, провожая взглядом. Вот Митя что-то ногой потрогал у трамвайной стрелки. Вот Оля побежала мимо диспетчерской будки. Вот еще раз махнули ему издалека… Внезапно в памяти его возникли Митины рисовальные альбомы. Шести лет Митя умел рисовать только одинаковых человечков с прямоугольными плечами, короткими палочками вместо рук и длинными каркасными ногами, которые росли из-под плеч. Почему это вспомнилось? Да вот почему: похожие на этих человечков, по четыре в ряд, шагали из города в поля освещенные вечерним солнцем высоченные металлические опоры — мачты электролинии с подвесками изоляторов.
В ожидании трамвая Оля прислонилась к фонарному столбу. Теплый свет, лившийся сверху, золотил ее каштановую макушку. Что-то прежнее, откровенное было в выражении ее лица. За плечами у нее еще не отгорел закат, и казались ненужными в эту минуту зажженные вдоль трамвайного пути электрические огни.
— Поедем, — сказал Митя.
— Конечно. Тетя ждет чай пить.
— Нет, в дальние странствия.
— А это? — Оля постучала по корешку учебника, С которым под мышкой она вышла к подъезду проводить Егора Петровича.
Но, видно, все вокруг внушало беспечность. И Оля кивнула головой: «Поедем».
Медленно, как всегда кажется за городом, приблизился освещенный трамвай. Они вскочили на заднюю площадку. И в вагоне, сперва совсем пустом, потом до отказа переполненном в кварталах центра и снова опустевшем к концу пути, они проехали через весь город, от одного загородного кольца до другого.
Была такая минута, когда небо тревожно осветилось красным заревом доменных плавок. Была такая минута на остановке, когда с недавно открытого стадиона слышались звуки ударов по футбольному мячу. На две остановки вагоном овладела орава ремесленников-штукатуров, спешивших в общежитие. Оля узнала мамин объект: за бесконечным забором над восьмиэтажным зданием возвышались стрелы башенных кранов.
— Вот и лето, Митя. Давай подумаем, как мы пойдем в поход.
— Я назначу санитаров и костровых. Ты проверишь подготовку снаряжения. Соль раздадим перед строем. Соль сохраняет силы в пути…
— Я думала, вызывает жажду.
— Что ты! Я пойду направляющим, ты — замыкающей. Ты будешь следить, чтобы не было отставших. Кстати, ты знаешь, как ориентироваться по луне?
Оля не знала.
— В первой четверти луна в шесть часов вечера показывает юг.
— А в полнолуние?
— В полнолуние — восток.
— А в последней четверти?
Вагон разогнался, он опустел, приближался к концу маршрута. Дружно раскачивались кожаные поручни. Митя давно не знал таких минут; казалось чудом, что не понадобилось никаких усилий, чтобы возобновить все это. В первый раз за много дней хотелось подразнить ее.
— А помнишь, как мы поссорились в трамвае?
— Из-за
— Лунного света не поделили. Из-за твоего великолепного упрямства.
Вместо ответа она только поглядела на него из-за плеча. Ей невдомек, что когда она так повернет голову, он всегда невольно любуется ею.
— Мне ужасно хочется, чтобы ты пришла к нам на выпускной вечер.
— Ты же знаешь, что девятиклассниц не пригласят.
— А ты зайцем. Нет, кроме шуток, с тетей Машей.
— И с тобой?
— Получится: волк, заяц и капуста.
— Какой же волк Марья Сергеевна?
— Разве я сказал, что я капуста?
— Ты сказал, что я заяц.
По шоссе из города, обгоняя трамвай, бежала от фонаря к фонарю видавшая виды сельская легковушка.
— Егор Петрович утром спросил меня, кем я хочу быть…
Митя промолчал, потому что не раз сам задавал ей этот вопрос. Она совсем не думает о своем призвании. Отшутиться, конечно, нетрудно. Но отец, видать, с подветренной стороны подобрался: Оля вспомнила — значит, задумалась. Да, она даже открыла учебник, заложенный спичкой на нужной странице. В громыхающем вагоне зубрить тригонометрию? Интересно, долго ли выдержит? И как же изменилась Оля с прошлой осени, когда она поминутно отвлекалась от книги, ленивым голосом задавала вопросы, тонкими пальцами катала по столу карандаш.
— Так ты почтишь наш выпускной вечер?
— Ну что пристал! Хоть бы скорей домой… — И совсем другим, честным голосом: — Нас все будут разглядывать.
— Но я даже не подойду к тебе! Честное слово, не подойду!
— А тогда зачем же я тебе? Странно.
— Затем, что выпускной вечер. Это бывает раз в жизни.
Для выпускного вечера директор мужской школы Катериночкин выпросил Дом инженера.
Такое большое здание трудно убрать по-праздничному. Митя Бородин и Виктор Шафранов переходили из комнаты с красной плюшевой мебелью в комнату с желтой шелковой обивкой и только разводили руками: ни фотографий выпуска не развесишь, ни стенгазеты. Вышли на веранду. За молодым каштаном стояла перед глазами вся плотина гидростанции. Вот настоящий фон для выпускного вечера! Не то что плюшевая мебель и пестрые абажуры, похожие на попугаев! Нельзя такую веранду запирать на ключ — жалко. Как же украсить ее?
Три дня украшал здание коллектив выпускников. Помогали родители. Какой-то инженер-доброхот давал указания.
Как бы ни был хорош коллектив, организаторам всегда найдется работа. Три дня Бородин и Шафранов то просьбами, то приказом подогревали энергию товарищей, усмиряли честолюбие одних, лень других, жажду новых впечатлений третьих, желание уйти из-под опеки четвертых, скептицизм или беззаботность пятых и, как утверждал Гринька Шелия, стадный инстинкт всех остальных.
К девяти часам вечера три учителя при поддержке старого швейцара отбивали у входа набег посторонних и пропускали званых. А в зале — учителя и родители, представители шефских организаций, пришел кое-кто из завсегдатаев Дома — инженеры. На сцену проводят заведующего школьно-пионерским отделом горкома комсомола Белкина. Над головами плывут букеты роз и цинерарий — в последнюю минуту Игорь Шапиро раздобыл их в оранжерее гидростанции. Однорукий Юрочка Федин, всегда носящий пиджак внакидку, поспешно проносит, как некую адскую машину, свой патефон. За ним бежит Митя: а где иголки? Их обещал не забыть Вася Пегов. А где Пегов? Черт бы его драл! И кто-то отправляется за иголками.