Избранное. Рассказы, основанные на реальных событиях
Шрифт:
Анисья отдышалась и продолжила: «Вот эта и есть та самая икона, прятали её наши предки и от попа, и от соседей. А мне её пришлось прятать от коммунистов. Помогала она, не раз. Помнишь, в сороковом отец болел сильно, чуть не помер. Эта икона тогда на ноги его подняла. Боялась я тогда этот обряд делать, вдруг помрёт, ведь себя в его смерти винить бы стала. В сорок втором повторилась история, но, увы, Господь забрал его в этот раз. Одно успокаивало, врач сказал, что легкой та смерть была, а могла бы на годы растянуться, мучая и его и нас».
Мать помолчала и, жалобно взглянув на дочь, попросила:
Этот десятилетней давности разговор с матерью вспомнился Пелагее слово в слово, словно только что вышла из её чулана. Она стояла у кровати, на которой лежал привезённый из больницы муж. Опухший, бледно-синий, пальцы рук распухли, не сгибаются, ни пить, ни есть сам не может. Врач сказал: "Не жилец. Протянет ещё неделю – другую… Пусть хоть последние дни в уюте душа отдохнёт!" А ей каково! Как теперь жить, четверых детей растить? Двое в школе, двоих к свекрови отвела, чтобы в больницу съездить.
"Коля, Коля! Что мне с тобой делать, какому богу молиться… Да, богу молиться! Не зря же вспомнилась материнская легенда. Икона-то, вон, в красном углу. Пока детей нет, надо действовать".
Пелагея зажгла лампадку около иконостаса, перекрестилась, взяла икону, слила по ней воду в стакан, напоила мужа, положила икону ему на грудь. Он закрыл глаза, словно уснул, а на лице застыла гримаса от боли. Достав из узелка свернутый в трубочку листок с молитвой, вполголоса принялась читать: «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. … Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него.»
Огонёк на лампадке затрещал и заколыхался, словно от дуновения ветра. Пелагея, взглянув на лампадку, перекрестилась и продолжила чтение. Где-то в её подсознании резко возникло понимание всего своёго бедственного положения, чувство безысходности и тоски сдавило душу. Слёзы непроизвольно потекли по щекам, падая крупными каплями на ее руки и на текст молитвы.
"…ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих…"
Она верила каждой строчке, хотя иногда и не понимала смысл прочитанного. Страх потерять опору в жизни, лишиться любимого человека исчезал. Вера в чудо с каждым словом молитвы укрепляла в душе надежду об исцелении мужа.
"… и услышу eго: с ним есмь в скорби, изму eго и прославлю eго, долготою дний исполню eго и явлю eму спасение Мое".
Муж спал, тихо посапывая. Уголки его опухших губ слегка приподнялись, Пелагее даже показалось, что он улыбнулся.
Хлопнула входная дверь, дети пришли из школы. «Галя, дочка, сбегай к бабушке за младшими, сейчас щи из печи достану, будем обедать», – тихо сказала Пелагея, тяжело вздохнула и уголком платка вытерла слёзы.
Пелагея умирала. Ледяной могильный холод
Война, в село вошли немцы! Жених погиб на фронте!
Победа. Свадьба с Колькой, инвалид, без ноги, но работящий. Появились дети.
Сталин умер! Все в трауре.
Муж при смерти, а на руках четверо детей, мал мала меньше. Ей тогда показалось, что всё вокруг рушится, земля уходит из-под ног, впереди пропасть… Вспомнила она тогда и Боге, и о материнской легенде про икону. И ведь помогло, поправился тогда муж, да и ещё двадцать лет прожил, подняли вместе детей, выучили и в люди отправили.
«Давно это было, вот уже тридцать лет одна, мужа схоронила, потом старшую дочь. Остальные дети разъехались, у каждого свои семьи, своя жизнь. Заезжают периодически, да и в отпуск в родном доме поживут немного, иногда с внуками. Веселье, шум, гам! Не радует уже это. Отпуска заканчиваются быстро, а когда все разъедутся, наступает могильная тишина и кажется, что время останавливается. Дни становятся длинными, ночи бесконечными, тоска злее. Заботятся дети, конечно, о матери, холодильник-то, вон, полон, чего только там нет, раньше-то и не мечтали о таких продуктах. Только зачем мне одной всё это! Лет пять назад хоть соседка заходила, чайку попьёт, новости деревенские расскажет, а сейчас один собеседник – телевизор, двадцать четыре часа в сутки работает. В углу стоит, как раз под иконой. Вот, то с ним поговоришь, то с иконой. Сейчас сын по телевизору смотрит какой-то фильм, узнал, что мать больная – приехал. Может ему про икону рассказать, да попросить воды принести? Да зачем это, устала я жить».
Пелагея с трудом оторвала голову от подушки, протянула руку в сторону иконы и прошептала: «Ты и так поможешь мне помереть». Она попыталась перекреститься, потянув правую руку ко лбу, и от этого её голова затряслась от напряжения. И вдруг, резко вздохнув полной грудью, она обмякла. Голова упала на подушку, а рука повисла плетью, не удержавшись на краю постели. Сын, услыхав шорох, встал со стула, подошёл к матери и положил её повисшую руку на грудь. Её бледное лицо отражало спокойствие и смирение, а губы, провалившиеся в беззубый рот, выпустив несколько воздушных пузырей, застыли в улыбке…
А ты покажешь мне чаек?
В середине сентября на променаде Светлогорска появилась странная парочка. Это были пожилые, скромно одетые мужчина и женщина. Каждый день после обеда они медленно, поддерживая друг друга, спускались по лестнице к солнечным часам, тихо проходили до ближайшей свободной лавочки и, присев на неё, молча смотрели на море. Волны с белыми барашками пены шумно накатывались на берег. Вдали, где-то на самом горизонте, иногда появлялись силуэты проплывающих мимо кораблей.