Избранное. Том 1
Шрифт:
Только его глаза были прежние — проницательные, с мерцающим огоньком и в данный момент, да, несомненно, смягченные эмоцией.
— A, mon ami Хэстингс… mon ami Хэстингс.
Я нагнул голову и, как обычно, он горячо меня обнял.
— Mon ami Хэстингс!
Он откинулся назад и начал разглядывать меня, склонив голову набок.
— Да, вы ничуть не изменились. Та же прямая спина, широкие плечи, седина в волосах tres distingui [45] . Знаете, мой друг, вы отлично сохранились. Les femmes [46] . Вы все еще им интересны, а? Да?
45
Очень
46
Женщины — фр.
— Право, Пуаро, — запротестовал я. — Неужели обязательно…
— Но, заверяю вас, друг мой, это тест… это тест. Когда молоденькие девушки подходят к вам и начинают любезно разговаривать, о, так любезно… значит, конец! «Бедный старик, — говорят они, — мы должны быть к нему добры. Наверное, ужасно быть таким». Но вы, Хэстингс, vous etes encore jeune [47] . Так что у вас пока что есть возможности. Вот так, подкрутите усы, ссутультесь… я представляю себе вас, когда говорю… иначе вид у вас застенчивым не будет.
47
Вы все еще молоды — фр.
Я разразился хохотом.
— Право, вы невыносимы, Пуаро. Как вы сами?
— Я… — с гримасой сказал Пуаро. — Я — развалина. Я самая настоящая развалина. Я не могу ходить. Я — калека. Слава Богу, я еще ем сам, но в других отношениях за мной надо ухаживать, как за грудным младенцем. Уложить в кровать, искупать, одеть. Enfin [48] ничего забавного… м-да. К счастью, хотя наружная оболочка сгнила, центр в полном порядке.
— Да, верно, лучшее в мире сердце.
48
Иными словами — фр.
— Сердце? Навряд ли. Я говорю не о сердце. Мозг, mon cher [49] , вот что я имею в виду под центром. Мой мозг по-прежнему работает безукоризненно.
По крайней мере, я ясно понял, что в отношении скромности мозг ничуть не испортился.
— И вам здесь нравится? — спросил я.
Пуаро пожал плечами.
— Жить можно. Конечно, это не Ритц. Да, в самом деле. Приехав сюда, я сперва жил в слишком маленькой и неподходяще обставленной комнате. Переехал сюда, разумеется, внеся большую плату. И стряпня — худшая английская. Брюссельская капуста огромная и твердая, такая, какой ее любят англичане. Картошка или недоварена или разваливается на куски. У овощей вкус воды, воды и еще раз воды. Полное отсутствие соли и перца в любом блюде. — Он выразительно смолк.
49
Мой дорогой — фр.
— Звучит ужасно, — сказал я.
— Я не жалуюсь, — заявил Пуаро и продолжил жаловаться. — И еще эта так называемая модернизация. Ванные, везде понатыканы краны, и что из них льется? Тепловатая водица, mon ami, почти весь день. И полотенца тонкие, такие… тощие!
— Есть чем помянуть старые дни, — задумчиво сказал я. Я
— Но не надо жаловаться, — вновь повторил Пуаро. — Я согласен страдать… не без причин, конечно.
Мне в голову пришла неожиданная мысль.
— Пуаро, вы не… э… нуждаетесь, а? Я знаю, война сильно ударила по вкладам…
Пуаро быстро меня разуверил.
— Нет, нет, мой друг. С деньгами у меня все в порядке. По правде говоря, я богат. Меня сюда привела отнюдь не экономия.
— Тогда хорошо, — отозвался я и продолжил: — Мне кажется, я могу понять ваши чувства. Старый человек все больше и больше тянется к прошлому. Он пытается вспомнить старые переживания. В каком-то отношении я даже ощущаю боль, находясь здесь, и, однако, мне вспомнились сотни старых мыслей и эмоций, о которых я совсем позабыл. Наверняка вы чувствуете то же самое.
— Ни в малейшей степени. Ничего подобного.
— Хорошее было время, — печально вздохнул я.
— Может, для вас и так, Хэстингс. Что же касается меня, то мое прибытие в Стайлз-Сент-Мэри было болезненным и грустным событием. Я был эмигрантом, раненым, изгнанным из родного дома и родной страны, жившим на милостыню на чужбине. Да, ничего веселого. Тогда я еще не знал, что Англия станет моим домом и что я найду здесь свое счастье.
— Я забыл, — признался я.
— Точно. Вы всегда приписываете другим чувства, которые испытывали сами. Хэстингс был счастлив — все были счастливы!
— Нет, нет, — смеясь, запротестовал я.
— И, во всяком случае, это неправда, — продолжил Пуаро. — Вы говорите, что оглядываетесь в прошлое, и на ваши глаза набегают слезы. О, счастливые дни! Тогда я был молод. Но на самом деле, друг мой, вы не были счастливы так, как думаете. Совсем недавно вас серьезно ранили, вас изводила мысль, что вы больше непригодны к военной службе, никаких слов не хватит, чтобы описать уныние, нагнанное на вас пребыванием в ужасном лазарете, и, насколько я помню, вы еще больше усложнили положение, влюбившись в двух женщин одновременно.
Я засмеялся и покраснел.
— Что у вас за память, Пуаро.
— Та-та-та… помню, как вы испустили полный меланхолии вздох, шепча глупости в адрес двух прелестных дам.
— А помните, что вы сказали? Вы сказали: «И ни одна из них не для вас!» Ничего, утешьтесь, mon ami. Может быть, мы будем охотиться снова, и тогда…
Я смолк. Потому что Пуаро и я охотились снова во Франции, и там я встретил одну женщину…
Мой друг мягко похлопал меня по руке.
— Знаю, Хэстингс, знаю, рана все еще свежа. Но не думайте об этом, не оглядывайтесь в прошлое. Смотрите вперед.
Я сделал презрительный жест.
— Смотреть вперед? Что может быть там, впереди?
— Eh bien [50] , мой друг, впереди нас ждет работа.
— Работа? Где?
— Здесь.
Я вытаращил на него глаза.
— Только что, — сказал Пуаро, — вы спросили меня, почему я приехал сюда. Может быть, вы не заметили, что я вам не ответил. Я отвечу. И отвечу сейчас. Я охочусь здесь за убийцей.
Я уставился на него с еще большим удивлением. Сперва я даже подумал, что он заговорился.
50
Что ж — фр.