Избранное. Том 1
Шрифт:
Озабоченный Чамсулла хмурится и ходит взад-вперед по кабинету председателя сельсовета: не знает, как начать разговор. А на скамье у входной двери под самым плакатом, на котором смеющаяся женщина тащит корзину с мандаринами, яблоками, виноградом, гранатами — словом, всем, что никогда не росло и не растет в Шубуруме, — под самым этим веселым изображением сидит удрученный Хажи-Бекир и мнет папаху грубыми руками каменотеса.
— Ну что ж, Чамсулла,
— Зачем?
— Хотел поговорить с вами: с тобой, с Мухтаром…
— Поговорить? О чем же?
— Хотел попросить, чтоб вы заступились. Я готов зарегистрироваться с Хевой в сельсовете…
— Но я слышал, она отказалась от тебя.
— Не говори так, парторг! Ты же знаешь: для мужчины это позор, если уходит жена. Не она отреклась, я отрекся. Я!
— А тогда на что же ты жалуешься?
— Жалею теперь. Раскаялся… Да ведь все же знают, что Хева моя жена.
— А ты говорил с ней?
— С Хевой? Да, говорил.
— И что?
— Без толку. Твердит одно: не я, говорит, установила такие глупые порядки, а вы, мужчины. Уйду, говорит, из этой сакли, когда Адам скажет те самые слова… А я ей говорю: нет же, нет Адама! Как же, говорю, быть?
— А она что? — спрашивает Чамсулла и садится за председательский стол; он доволен, что разговор сам собой приблизился к цели…
— Даже повторять не хочется…
— А все-таки?
— А может, говорит, ты его убил!
— Да-а, обвинение серьезное… В самом деле, Хажи-Бекир, давай подумаем: где может быть Адам? А?
— Откуда мне знать?! Знал бы, на руках притащил бы сюда.
— Когда ты видел Адама в последний раз?
— В тот день, когда погрозился его убить.
— Ты хотел убить Адама?
— Да.
— А может быть, ты случайно… его?
— Нет, нет, парторг, не убивал я его! — сверкнул глазами Хажи-Бекир. — Тогда не догнал, а потом не видел.
— Значит, не убивал?
— Не убивал.
— Где же он тогда?
— Не знаю! — тяжело вздохнул сельский могильщик и пожал плечами.
— Гм, да. Понимаешь, Хажи-Бекир, все против тебя. Вон в ауле уже поговаривают, что ты похоронил Адама в одной из могил, которые готовишь заранее к зиме, чтоб потом не долбить мерзлую землю. Слышал, а?
— Слышал. А только неправда это. Злое вранье.
Чамсулла в задумчивости потер щетинистый подбородок. Да, после исчезновения добродушного Адама, сельского парикмахера, многие в ауле ходили небритыми. Взял было Чамсулла телефонную трубку, но вспомнил, что связь прервана, и положил обратно. Закурил. Наступила напряженная тишина.
— А может, его похитил этот самый… каптар? — хрипло
— И ты хочешь, чтоб я поверил в эту сказку? — прищурился Чамсулла.
— Да ведь в газетах пишут о снежном человеке…
— Гм, да! Что будем делать, Хажи-Бекир?
— Об одном прошу: заставьте Хеву вернуться.
— Постой, ты о чем?!
— Как о чем? Прошу вернуть Хеву.
— Хева жива и здорова. И никуда не денется. Я спрашиваю тебя: где Адам?
— Не знаю.
— Значит, ты не убивал его?
— Нет, парторг, нет. Не убивал.
— Но ты сам сказал, что грозил убить! И все слышали, как грозился.
— Ну да, грозился.
— А Хажи-Бекир слов на ветер не бросает. Хажи-Бекир горец. Мужчина. Разве не так?
— Так-то так. А только я его не убивал.
— То есть ты не ударил его кинжалом?
— Нет, нет.
— Да. Адам был маленький, слабый человек. Его легко убить и камнем…
— Но я же не ударил его и камнем! Нет!
— А-а, понимаю. Ты нечаянно уронил его с обрыва. Да?
— Нет, нет, нет, нет…
— Ну, ты совсем запутал меня, Хажи-Бекир. Может быть, лучше тебе самому рассказать, как это случилось?
— Что случилось, парторг? Что случилось?!
— Ну, при каких обстоятельствах погиб несчастный Адам?
— Откуда же мне знать, парторг?! Я же не видел.
— Ага! По-ни-маю: ты хочешь сказать, что было темно, когда это случилось? Так?
— Не-не знаю…
— Вот видишь, ты уже отвечаешь неуверенно! Итак, мы установили, что было темно. Очень темно. Так?
Могильщик молчал.
— Эх, Хажи-Бекир, Хажи-Бекир! Мужчина, горец, а виляешь, как собачий хвост. Вот уж не думал, что ты трус!
— Да не убивал я…
— Ты бы еще сказал, что до смерти боишься покойников! А? Грозился, гонялся, хотел убить, но, видите ли, не догнал хро-мо-го, слабенького Адама! А сам, как бык, расшвырял здоровых мужчин, которые пытались тебя удержать…
— Я же говорю: не…
— Нет, Хажи-Бекир, не умеешь ты сказывать сказки. Предоставь это бабушке Айбале.
Чамсулла умолк. Бледный могильщик дышал тяжело и часто, как загнанная лошадь.
Тут в кабинет протиснулся запыленный Кара-Хартум, скинул мешок с плеч, поставил ружье в угол, отряхнул телогрейку и папаху и тогда наконец спросил Чамсуллу:
— Можно?
— Что — можно?
— Зайти.
— А ты уже зашел.
— Да, верно. Уф, устал: от Волчьего ущелья летел на одном вздохе.
Кара-Хартум вытер пот со лба и покосился на Хажи-Бекира.
— Опять с пустыми руками? — спросил Чамсулла.