Избранное. Том 1
Шрифт:
Не то что я испугался: вот уезжают последние старшие и в обсерватории на диком, до сих пор не обжитом плато остается в основном одна молодежь. Дело совсем не в этом. В обсерватории оставался такой сплоченный, дружный коллектив (его весьма обдуманно собирала и сколачивала Ангелина Ефимовна), что я, не задумываясь, отправился бы с любым из них куда угодно, хоть в жерло действующего вулкана. Не от сомнения в товарищах это шло. Просто без всяких оснований у меня «заболело сердце». Знаете это выражение? В детстве я не раз слышал его от бабушки: «Ох, Колька, что-то сердце у меня болит: не случилось ли чего
Вместе с дурным предчувствием пришло какое-то обостренное чувство понимания присутствующих здесь. Как будто я видел насквозь каждого, так я понимал всех сидящих за этим столом. Не то что я читал потаенные мысли, но как бы чувствовал каждого, его ощущения, словно был настроен с ними на одной волне. А может, мы и были в тот вечер все настроены на одной волне?
Только Барабаш был словно в стороне. Спокойно пил и ел. Он слишком мало знал нас.
Навсегда я запомнил прощальную речь Ангелины Ефимовны.
— Милые друзья мои,— говорила профессор Кучеринер,— никогда, нигде мне не было так хорошо, как на плато. Нигде так легко и радостно не работалось. Молодые мои друзья, работа здесь еще не окончена, вам предстоит ее закончить уже без меня. Нет, со мной! Я по-прежнему буду с вами, всегда готовая помочь и вмешаться, ведь я оставляю здесь половину моего сердца. Живите дружно. Спорьте, но не враждуйте. Милые мои геофизики и геохимики, географы и геологи, метеорологи и философы, не забывайте, что наука о Земле — это комплекс наук, одинаково необходимых для выяснения истины. Вы — молодые ученые, вам можно только завидовать: мир сложных идей, неповторимо увлекательные научные исследования... Смысл жизни ученого в решении нерешенных задач.
Ангелина Ефимовна напоминала: если понадобится, надо бороться против навязанных иными бюрократами рамок «от сих до сих».
— Я не представляю себе, чтобы ученый, захваченный своей проблемой, отступился от нее.
К своему удивлению, я только теперь узнал, что профессор Кучеринер принципиально оставила кафедру, которую она возглавляла, из-за того, что закрыли ее тему. Чтобы продолжить свою работу по геотермике, она уехала на Север и... восторжествовала. Она так продвинула науку вперед за эти годы (вернее, коллектив обсерватории под ее руководством), что ее избрали действительным членом Академии наук.
В заключение Ангелина Ефимовна сказала:
— Занятая всецело научными изысканиями, я совершила, как руководитель обсерватории, большую ошибку. И мне бы хотелось, дорогие друзья, чтобы вы ее исправили. Наша общая ошибка заключается в том, что мы, образно выражаясь, ни разу не спустились с высот заоблачного плато. А нас ждут люди. Когда мы впервые пришли сюда, вокруг были дикие таежные дебри. Теперь, совсем рядом, только спуститься по тропинке, вырос мощный рудник Черкасский, который скоро будет городом. Будьте ближе к людям!
Поздно ночью, когда все разошлись по комнатам, ко мне постучала Ангелина Ефимовна. Она выглядела очень утомленной, даже постаревшей. В руках у нее был тоненький томик и письмо.
— Ты еще не спишь, Николай?
— Нет, нет, пожалуйста, садитесь! — Она присела у письменного стола.
— Ты, кажется, любишь стихи Новеллы Матвеевой? Вот, возьми. Остальные свои книги я отдала в библиотеку обсерватории...
Я очень обрадовался
Ах ты, фокусник, фокусник-чудак!
Поджигатель бенгальского огня!
Сделай чудное чудо:
Сделай так,
Сделай так, чтобы поняли меня!
— Эт-то хорошо! — сказала Ангелина Ефимовна.— Николай... С последней почтой я получила письмо от твоей матери. Можешь его прочесть...
— Но ведь она писала вам...
— Все равно прочти.
Она выглядела огорченной, и я с опаской взял письмо. Вся давнишняя неприязнь мамы к Ангелине Ефимовне вылилась в этом письме. Не буду его приводить полностью. Не делает оно чести маме. Она упрекала Ангелину Ефимовну в эгоизме, что та «заманила» меня на плато, а сама, «по слухам», возвращается в Москву. Что все мои товарищи по школе учатся в университете (положим, не все), а «Коленька из-за вас останется неучем». «А ведь мой сын окончил школу с золотой медалью, способности у него выдающиеся. Если бы не ваше злое влияние, мой сын учился бы в университете. Теперь же его призовут в армию, и у него пропадет целых три года!» Ну и так далее, все в этом роде. Ангелину Ефимовну письмо больно задело, это было заметно.
— Может, вернешься в Москву вместе со мной? — нерешительно предложила она.— Когда я звала тебя на плато, я совсем запамятовала про армию. То, что учебный год начался, не имеет значения. К Новому году уже будет отсев... Тем более, золотая медаль. И... отец — академик, в Антарктиде... Сам работал на Севере, в научно-исследовательской обсерватории. Подожди, не перебивай! Тебе действительно надо учиться. Ты прирожденный ученый. Лилия Васильевна на этот раз права. Ох! Эт-то просто ужасно. Что я наделала? — Она чуть не плакала.— Ну, чего же ты молчишь?
— Не хотел вас перебивать. Я не поеду сейчас домой, Ангелина Ефимовна.
— Но почему?
— Прежде всего потому, что я еще не знаю, куда мне идти учиться.
— Как это не знаешь? Разве ты не будешь ученым, как твой отец? Я верю в тебя. И мой муж в тебя верит, а Фома Сергеевич очень разбирается в людях. Мы все в тебя верим. Как же это?
— Тятя Геля (я редко называл так Ангелину Ефимовну, и это всегда ее очень трогало), у меня непреодолимая потребность сначала просто узнать жизнь. Спуститься с плато, как вы сказали за столом. Мне хочется сначала почувствовать себя взрослым человеком, гражданином, поближе сойтись с самыми разными людьми, а потом уже заняться наукой. А бояться армии — это ведь не вяжется с гражданственностью. Правда, тятя Геля?
— Ты — романтик...
— Дело не в этом, я, наверное, не романтик. Вот в эпоху Возрождения был у мастеров чудесный обычай: прежде чем стать настоящим мастером, постранствовать по свету, посмотреть мир своими глазами и тогда выбрать свое место. Надо быть слишком неуверенным в себе, чтобы бояться такого искуса. А насчет армии — я здоров, силен, крепок. Буду проситься в пограничные войска, куда-нибудь в горы. Конечно, мне больше всего хотелось бы на флот, но... я же подвержен морской болезни. И за это время я обдумаю, кем мне быть... Вот так, тетя Геля! Я очень вас люблю, почти как бабушку... Не смейтесь, бабушка мне дороже всех на свете. И ни в чем вы не виноваты. Спасибо вам за все! Прошу вас, не сердитесь на маму.