Избранное
Шрифт:
— Вот наши товары. Где же твои?
— Я пришел сюда не торговать, а воевать.
— С кем? С нами? — спросил хитрый Осип. — Если ты против купцов, то среди нас их только один. Ты посадил его в дом и запер. Если ты против богатых, то где же ты видишь их? Не повторил ли Хачимас твоя слова — мы богаты только долгами? Посмотри!
И Небываев посмотрел на нищее стойбище тунгусов, на палатки и шалаши, крытые кожаной ветошью, латанные берестой, на праздничную одежду охотников, — даже у самых богатых она выглядела убогой.
— Мы сами бедны и идем воевать с нашей бедностью, — сказал Небываев
За полосой мели стоял пароход и дымил. Флага не было видно на его мачте.
— В ружье! — сказал тихо командир Десюков.
Пароход был скорее похож на торговую шхуну, но партизаны знали, что японцы любят десанты. И на простой шхуне можно привезти солдат.
Партизаны разворачивали вьюки с патронами. Кореец Ким задыхался от радости: наконец-то он будет драться!
Тунгусы бежали к берегу.
Небываев кинулся им наперерез. Толпа вернулась с покорностью и удивлением. Берег как был, так и остался пустым. Деревья, откос реки и постройки Чумукана скрывали стойбище.
— Вот наши враги и ваши враги, — сказал Небываев. — Нас мало. Кто хочет винтовки, охотники? Подходи, разбирай патроны.
— О-ох, — протяжно вздохнул Осип. — Мы не знаем, как их держать в руках. Мне не знаем, что такое война. У нас нет врагов.
— Осип врет! — крикнул Олешек. — Мы знаем, как стрелять в зверя, если он бежит на нас. Дай мне винтовку!
— Дай и мне, — сказал Хачимас. — Я попадал на сто шагов в картуз, повешенный на пихту.
Подошли еще пять тунгусов, чтобы примерить патроны к своим ружьям.
Цепь легла под откосом. Часть спряталась за складом Грибакина, стоявшим на самом берегу. С парохода спустили моторную шлюпку. Дергаясь на волне, стреляя дымком, она пошла к берегу. Все это было не похоже на японский десант.
Шлюпка замедлила ход, словно испугавшись безлюдья и пустоты берега. Потом повернула вдоль мели и направилась в устье реки. Небываев ждал, пока она подойдет к берегу. Он вышел из-за склада, помахивая наганом.
Десюков взял винтовку наперевес.
Тунгусы и партизаны бежали к шлюпке. Моторист-японец широко открыл рот и крикнул. Он выпустил руль, поднял черную от масла руку и показал на человека, сидевшего на корме.
— Вот хозяин, аната [39] !
— Выходи, — сказал Небываев.
Человек в фетровой шляпе, с молодым багровым лицом прыгнул на берег.
Небываев увидел в глазах его надменность и скрытый испуг.
— Говоришь по-русски? — спросил Небываев.
39
По-японски — человек, приятель.
— Говорим на всех языках, чтобы покупать и продавать.
Он сдвинул шляпу набок. Этот жест придал ему вид независимый и веселый. Он застегнул пиджак и дотронулся до дула десюковской винтовки.
— Мы пришли торговать, а не воевать. Мое имя: Герберт Гучинсон. Хо! — Он засмеялся. — Красные, белые — нам все равно. Мы продаем и покупаем.
— Та-ак, — протянул Небываев, — а нам не все
— Какой неприятность! — сказал сокрушенно Гучинсон. Он бегло взглянул на японца, все еще сидевшего у руля. Тот подал ему желтый чемоданчик.
Кореец Ким стал у шлюпки на часах.
Нет!
Герберту Гучинсону решительно не везло на этом берегу. Он посмотрел на партизан, окруживших его, на вооруженных тунгусов и пожал плечами, как перед тем загадочным котлом под Тугурской скалой. Потом сдвинул шляпу на затылок и пошел за Небываевым. В стойбище их встретили тунгусы.
— Алло! — сказал он и кивнул старикам головой. Они услышали его сочный, уверенный голос и поклонились, но «капсе» не сказали.
Они знали старого купца Свенсона с Аляски — зеленоглазого шведа, не боявшегося ни тайфуна, ни льдов. Его корабль был похож на орлиное яйцо. Он продавал все, что нужно и не нужно овену: муку, топоры, будильники, сгущенное молоко и шоколад в серебряной бумаге, из которой девушки делали себе бусы.
Они знали капитана Джильберта, привозившего изредка спирт. Но этого, с багровым лицом и светлыми глазами, видели впервые.
Он сел непринужденно на землю рядом с Небываевым и молча открыл чемодан.
— Большевик, — сказал он и оскалился. — Плохо в тайге. Есть виски, есть ром.
— Не пьем в походе, — сурово ответил Небываев.
— Ол-райт, — Гучинсон снял шляпу и помахал себе в лицо. — Очень хорошо!
— О, чо [40] ! — воскликнул Аммосов и щелкнул языком. Он впервые видел человека, который отказывался от водки.
40
Возглас удивления, вроде нашего «ах».
— О, чо! — повторили с удивлением тунгусы.
— Можно предложить им? — Гучинсон глазами показал на тунгусов.
— Не разрешаем.
— Вэри уэлл! Очень хорошо. Я понимай, мы не имеем права торговать водкой. Но сам пить немножко можно. — И Гучинсон поднес ко рту фляжку. Он сделал глоток и продолжал оживленно: — Большевик… хорошо… Мы, американцы, за большевик, против японцев.
Небываев нахмурился.
— Много говоришь, американец. Зачем вы приехали сюда?
Но Гучинсон, глядя поверх голов пустыми светлыми глазами, говорил все так же оживленно:
— Мы имели телеграмму из Нома, что тунгус нечего кушать. Рыбы нет, и тунгусы умирают. Наша компания — честная компания. Мы спросили ваше правительство, мы спросили наше правительство. Нам сказали: ваши товары, ваш риск. Очень хорошо. Мы купили товары в Сан-Франциско. Нельзя, чтобы тунгусы умирали. Наша компания — честная компания: Джильберт и Гучинсон. У нас есть все. Все! — крикнул вдруг Гучинсон.
Глаза его заблестели. Он вынул из чемодана толстую книгу, переплетенную в кожу, и раскрыл ее бережно, как библию, и начал листать. Она не шелестела листами. Но каждая страница звучала сказкой для жадных глаз. Розово и нежно горел кретон, черными глазами оленей смотрел на охотников бархат и плис, прочный, как шкуры. Скромно промелькнул ситец. Сурово прошуршали холст, парусина и дрель, такая необходимая для палаток.