Избранное

Гитович Александр Ильич

1942

«Напиши мне, дорогая…»

Напиши мне, дорогая, Что-то стало не до сна. Не хочу, чтобы другая, А хочу, чтоб ты одна. Помню: шли мы возле смерти По равнине снеговой, А вернулись — на конверте Я увидел почерк твой. Руки только что держали Лакированный приклад, Под обстрелом не дрожали, А берут письмо — дрожат. Я тебе писать не буду, Как в атаку шли друзья, Потому что вам оттуда Все равно понять нельзя. Вот вернемся, как ни странно, И расскажем всё подряд. А пока — хвалиться рано, Как солдаты говорят. Напиши, чтоб хоть минуту Ты была передо мной. Не хочу сказать кому-то, А хочу тебе одной: Хуже смерти в нашем деле, Если

вдруг придет тоска, Словно нету три недели Ни завертки табака. Так под Колпином, в блокаде, Друг ударил по плечу: «Мох закурим?» — Бога ради, Даже вспомнить не хочу. А метели, завывая, Заметают снежный путь... Где ты, почта полевая, Принесешь ли что-нибудь?

Декабрь 1942

Солдаты Волхова

Мы не верим, что горы на свете есть, Мы не верим, что есть холмы. Может, с Марса о них долетела весть И ее услыхали мы. Только сосны да мхи окружают нас, Да болото — куда ни глянь. Ты заврался, друг, что видал Кавказ, Вру и я, что видал Тянь-Шань. Мы забыли, что улицы в мире есть, Городских домов этажи,— Только низкий блиндаж, где ни встать, ни сесть, Как сменился с поста — лежи. А пойдешь на пост да, не ровен час, Соскользнешь в темноте с мостков, — Значит, снова по пояс в грязи увяз — Вот у нас тротуар каков. Мы не верим, что где-то на свете есть Шелест платья и женский смех, — Может, в книжке про то довелось прочесть, Да и вспомнилось, как на грех. В мертвом свете ракеты нам снится сон, Снится лампы домашний свет, И у края земли освещает он Все, чего уже больше нет. Мы забыли, что отдых на свете есть, Тишина и тенистый сад, И не дятел стучит на рассвете здесь — Пулеметы во мгле стучат. А дождешься, что в полк привезут кино,— Неохота глядеть глазам, Потому что пальбы и огня давно Без кино тут хватает нам. Но мы знаем, что мужество в мире есть, Что ведет нас оно из тьмы. И не дрогнет солдатская наша честь, Хоть о ней не болтаем мы. Не болтаем, а терпим, в грязи скользя И не веря ни в ад, ни в рай, Потому что мы Волховский фронт, друзья, Не тылы — а передний край.

1943

Строитель дороги

Он шел по болоту, не глядя назад, Он бога не звал на подмогу, Он просто работал, как русский солдат, И выстроил эту дорогу. На запад взгляни и на север взгляни — Болото, болото, болото. Кто ночи и дни выкорчевывал пни, Тот знает, что значит работа. Пойми, чтобы помнить всегда и везде: Как надо поверить в победу, Чтоб месяц работать по пояс в воде, Не жалуясь даже соседу! Все вытерпи ради родимой земли, Все сделай, чтоб вовремя, ровно, Одно к одному по болоту легли Настила тяжелые бревна. ...На западе розовый тлеет закат, Поет одинокая птица. Стоит у дороги и смотрит солдат На запад, где солнце садится. Он курит и смотрит далеко вперед, Задумавший точно и строго, Что только на запад бойцов поведет Его фронтовая дорога.

1942

Пехотинец

Был жаркий полдень. Были травы Нагреты солнцем. На реке Шла полным ходом переправа, И на шоссе невдалеке Клубилась пыль. И вот тогда-то, Уже на правом берегу, Я увидал того солдата И почему-то не могу Его забыть. Хранит мне память, Как по-хозяйски, не спеша, Он воду крупными глотками Из каски пил, как из ковша. Напился, поглядел на запад, На дым горящих деревень — И снова в бой... И я внезапно Увидел тот грядущий день, Который будет всех светлее, Когда под грохот батарей Мы зачерпнем воды из Шпрее Солдатской каскою своей.

1944

«В какие бури жизнь ни уносила б…»

Bс. А. Рождественскому

В какие бури жизнь ни уносила б — Закрыть глаза, не замечать тревог. Быть может, в этом мудрость, в этом сила, И с детства ими наградил Вас бог. Речь не идет о мудрости традиций, Но о стене из старых рифм и книг, Которой Вы смогли отгородиться От многих зол, — забыв их в тот же миг. Война?—А сосны те же, что когда-то. Огонь? — Он в печке весело трещит. Пусть тут блиндаж и бревна в три наката. Закрыть глаза. Вот Ваши меч и щит. И снова не дорогой, а привалом Растянут мир на много долгих лет, Где — странник — Вы довольствуетесь малым, Где добрый ветер заметает след, Где в диком этом караван-сарае Храп лошадей, цыганский скрип телег,— А

странник спит, о странствиях не зная, И только песней платит за ночлег. Мне в путь пора. Я Вас дождусь едва ли. И все-таки мне кажется сейчас, Что, если Вы меня не осуждали, Чего бы ради осуждать мне Вас? Мне в путь пора. Уже дымится утро. Бледнеют неба смутные края. Да, кто-то прав, что все на свете мудро, Но даже мудрость каждому — своя.

1943

«Скажешь, все мы, мужчины…»

Скажешь, все мы, мужчины, Хороши, когда спим. Вот и я, без причины, Нехорош, нетерпим. Молод был — бесталанно Пропадал ни за грош. А состарился рано, Так и тем нехорош. Что ж, допустим такое, Что характер тяжел, Но уж если покоя В жизни я не нашел,— Холст на саван отмерьте, Жгите богу свечу, А спокойною смертью Помирать не хочу. Вижу лес и болото, Мутный сумрак ночной, И крыло самолета, И огни подо мной. Вот совсем закачало, Крутит по сторонам, Но мы сбросим сначала, Что положено нам. А потом только скажем, Что и смерть нипочем. Жили в городе нашем, За него и умрем. Мне не надо, родная. Чтобы, рюмкой звеня, Обо мне вспоминая, Ты пила за меня. И не надо ни тоста, Ни на гроб кумачу, Помни только, что просто Помирал, как хочу.

1943

Военные корреспонденты

Мы знали всё: дороги отступлений, Забитые машинами шоссе, Всю боль и горечь первых поражений, Все наши беды и печали все. И нам с овчинку показалось небо Сквозь «мессершмиттов» яростную тьму. И тот, кто с нами в это время не был,— Не стоит и рассказывать тому. За днями дни. Забыть бы, бога ради, Солдатских трупов мерзлые холмы, Забыть, как голодали в Ленинграде И скольких там недосчитались мы. Нет, не забыть — и забывать не надо Ни злобы, ни печали, ничего... Одно мы знали там, у Ленинграда, Что никогда не отдадим его. И если уж газетчиками были И звали в бой на недругов лихих, — То с летчиками вместе их бомбили И с пехотинцами стреляли в них. И, возвратясь в редакцию с рассветом, Мы спрашивали: живы ли друзья?!! Пусть говорить не принято об этом, Но и в стихах не написать нельзя. Стихи не для печати. Нам едва ли Друзьями станут те редактора, Что даже свиста пули не слыхали, А за два года б услыхать пора. Да будет так. На них мы не в обиде. Они и ныне, веря в тишину, За мирными приемниками сидя, По радио прослушают войну. Но в час, когда советские знамена Победа светлым осенит крылом, Мы, как солдаты, знаем поименно, Кому за нашим пировать столом.

1943

Поэту

Мы знаем: будет странный час, И по домам пойдут солдаты, Но мы не знаем, кто из нас Дойдет живым до этой даты. А если все же доживем, Друзьями станут нам едва ли Те, кто о мужестве своем В бомбоубежищах писали. Им нелегко пришлось в домах, Но был мужчиною, поверьте, Не тот, кто смерти ждал впотьмах, А тот, кто шел навстречу смерти.

1943

Солдатские сонеты

1. На отдыхе

Под вечер полк на отдых отвели. Все вымылись, побрились... Три солдата Глядят себе на рощицу вдали, На желтые палатки медсанбата. Дорога в жестких колеях, в пыли, Над ней дрожит и гаснет луч заката. Он говорит друзьям: «Ну что ж, ребята, Айда до девок». И они пошли. «Знакомьтесь — Валя». Русых две косички, Как у девчонки. Разве не мила? Ушли в лесок. Дымясь, темнеет мгла, И девушку он обнял по привычке. А все — тоска. И нету даже спички, Чтоб закурить. Да, молодость прошла.

2. Разведчик

Наверно, так и надо. Ветер, грязь. Проклятое унылое болото. Ползи на брюхе к черным бревнам дзота, От холода и злобы матерясь, Да про себя. Теперь твоя забота – Ждать и не кашлять. Слава богу, связь В порядке. Вот и фриц у пулемета. Здоровый, дьявол. Ну, благословясь... На третий день ему несут газету. Глядишь, уже написано про эту Историю — и очерк, и стишки. Берет, читает. Ох, душа не рада! Ох, ну и врут! А впрочем, пустяки. А впрочем — что ж, наверно, так и надо.