Избранное

О'Фаолейн Шон

Я услышал шум за окнами. Он прекратил прибираться и сказал:

— Крис милостиво соизволит почтить нас нынче вечером своим присутствием. Мать поехала в аэропорт встречать ее. Кроме того, я ожидаю одну мою старинную английскую знакомую, некую мисс Пойнсетт. Они, кажется, приехали раньше, чем предполагалось.

Итак, он все знал? Железный Человек? Или Соломенное Чучело? Сейчас выяснится. Хлопнула дверца машины. В холле зазвучали женские голоса — все ближе, за самой дверью. Дверь приоткрылась: показался кусок лба и неуверенный темный глаз Леоноры. Вошла она почти робко и ввела очень высокую, прямую, сухопарую и седовласую даму, всю в черном, вплоть

до потертых митенок и викторианских гагатовых серег. За ними следовала Крис, светлоглазая, завитая, с накрашенными ресницами, в зеленой косынке горошком и зеленых брюках. Глаза ее проворно, словно ящерки, перебежали с отцовского лица на мое. Ее поднятые брови вопрошали. Мои, насупленные, отвечали. Она упрямо выпятила губу. Все дальнейшее было как пулеметная очередь.

— Роберт Бернард Янгер, младший. — Заткнув за пояс большой палец левой руки, правой он сделал жест от меня к пожилой даме. — Мисс Эми Пойнсетт.

Та не взяла моей протянутой руки. Она подалась в мою сторону, задрав подбородок и разглядывая меня сквозь бифокальные очки, будто лицо мое было чем-то вроде геологической карты на стене. Затем, с врожденным английским произношением, без малейшего призвука «р», она внезапно спросила:

— Вы когда ’одились?

Я с улыбкой осведомился, зачем ей это знать.

— Я сп’ашиваю: когда? — отрезала она.

Как бы снисходя к причудам почтенной старушки, я ответил:

— 17 марта 1993 года, — думая о той ночи в Комо, когда падучая звезда возвестила пришествие моей дочери на землю.

Она обратилась к нанимателю:

— Не вижу смысла ходить вокруг да около. Я имею удовольствие знать ту молодую женщину, которую он выдает за свою мать. 17 марта 1993 года Нана или Анна Янгер, в девичестве Лонгфилд, действительно родила ребенка. Ребенка женского пола. У меня есть копия документа, удостоверяющего этот факт. Девушка проживает в настоящее время в Дублине; она студентка Тринити-колледжа. А этот молодой человек — обманщик и самозванец.

Крис побелела, как мел; отец ее пожелтел, как лимон. Он повернулся к ней.

— Это надо уметь — одновременно спутаться с мошенником-ирландцем и проходимцем-евреем. Ах ты, несчастная дурочка!

Мы с нею воскликнули вместе, я:

— Я не обманщик!

Она, адресуясь к нему:

— Никто из вас ничего не знает про Билла Мейстера!

Издевательски осклабившись, он кинулся к стенному сейфу с криком:

— Вы сейчас у меня оба посмотрите!

Мисс Пойнсетт предоставила ему просцениум. Сама же, точно второстепенный персонаж, сказавший свое, отошла к кулисам, то есть к стулу во главе стола. Там она преспокойно сняла черные митенки и принялась разглядывать подложные реликвии. Себе под нос она сообщила:

— Строго говоря, я встречалась с этим мистером Мейстером. В его сент-луисской галерее, в прошлом июле: я покупала у него портрет в натуральную величину, который, по его словам, он сам написал. Называется «Крис во всеоружии». Очень неплохо. В своем роде.

Она склонила голову набок, изучая фабричное клеймо на револьвере Патрика Пирса, переломила его, обнаружила в барабане четыре патрона, неодобрительно помычала, защелкнула револьвер и продолжала:

— Я заплатила за портрет тысячу долларов. Вероятно, он хранится у ее отца.

Крис сжала губы в ниточку и часто дышала через ноздри. Ее подавленный голос был еле слышен:

— Он его вам продал?

— Должно быть, нуждался в деньгах, — небрежно заметила мисс Пойнсетт, с явным недоумением вертя в пальцах

жетон «ИВ». Боб-два воротился от сейфа с конвертом ин-кварто в руках. Он извлек оттуда цветную фотографию и швырнул ее на стол, на общее обозрение.

— У меня НЕТ этой мерзости: вот ее снимок. Оригинал был подписан и датирован прошлым маем.

Мы все уставились на фото, кроме Пойнсетт, погруженной в семейный альбом Янгеров. Изображение было в полный рост, картина примерно пять футов на два с половиной. Крис дерзко смотрела в глаза зрителям, положив левую руку на бедро и держа в правой дугой к полу обнаженную саблю. На ней были черные сапоги до колен; больше на ней ничего не было.

— Прошлым маем? — прошептал я, стараясь не думать, сколько насмешки надо мной в этой дате.

Мисс Пойнсетт откинулась в кресле, сняла очки и мягко помассировала прикрытые веки.

— Строго говоря, мистер Невесть-кто, так ли уж важно, что я про вас ничего не знаю? Никто не знает — в том-то и разгадка. Однако, человек вы или нежить, я все же вас уже однажды видела. В Венеции. — Она повернулась к Крис. — Вы помните родительские телеграммы, которые преследовали вас по всей Европе?

Крис злобно сказала:

— Я из них половину не распечатывала.

— Эту вы распечатали. Она гласила: «Переводим твой счет через Чейз-Манхаттан-банк Нью-Йорк четыре миллиона лир Банка д’Италия Венеция получить 20 июля. Целуем. Мама и папа». Конечно же, это была ловушка. Может, вы это даже и заподозрили. Но мы решили попробовать, а вы решили рискнуть. Невелики деньги — тысяч пять долларов, но, как видите, вы не устояли. Может быть, мистер Мейстер тяготил вашу совесть? Да, а в Венеции ничего нельзя сделать втайне. Слишком маленький город. Все всех знают. Неудивительно, что они там так пристрастились к маскам. На балах. В игорных домах. Раньше или позже всякий непременно пересекает их итальянскую Пиккадилли-серкус, пресловутую пьяцца Сан-Марко. 20 июля я там завтракала за уличным столиком у Флориана. Мне видны были все восемь входов и выходов с площади. Вы появились вдвоем через полчаса после открытия банков, под руку, со счастливыми лицами и, надо полагать, с четырьмя миллионами лир в кармане. И я ушла. Я видела совершенно достаточно.

Боб-два спрятал фотографию голой Крис и пренебрежительно посмотрел на меня.

— Ты тоже видел и слышал совершенно достаточно. Осталось только известить еврея, — он взглянул на Крис, — что моя дочь изменяла ему бог один знает, с каких пор.

Он потянулся через стол за ближним из своих двух кремовых телефонов. Она закусила нижнюю губу.

— Я выйду замуж за Билла Мейстера.

Он снял трубку.

— Он ведь женат, — заметила мисс Пойнсетт. — И даже дважды.

— Его жена запойная пьянь, — проговорила Крис. — Он с ней легко разведется.

Он стал набирать номер.

— Ради тебя? После разговора со мной?

Она оперлась о стол обеими руками.

— Ты кому звонишь? Галерея уже давно закрыта. В списках жильцов его нет.

— Вот как? Ну что же, тогда я позвоню своему старому другу Пату О’Хара, начальнику полиции Сент-Луиса. Он очень сурово относится к растлителям несовершеннолетних девиц.

Незаметно было, чтобы она шевельнула рукой, взяла пирсовский револьвер, прицелилась, выстрелила: просто что-то треснуло, и телефонная трубка у него в кулаке разлетелась вдребезги. Его правый глаз зажмурился, левый бешено сверкнул, губа съехала на сторону, волевой подбородок напрягся: он сорвал трубку второго телефона и прижал ее к уху. На этот раз она целилась в открытую.