Избранное
Шрифт:
Это означало, что я должен взять его на колени и играть с ним в лошадку.
«Куда мы поедем?» — спрашивал он. «В лес». — «Значит, шагом!» — «А теперь по лугу». — «Значит, галопом! Но-о, лошадка, гоп-гоп!» Играли мы всегда хорошо, и я бывал на высоте положения. Но, когда он что-нибудь рассказывал и задавал вопросы, я всегда затруднялся с ответами, тогда как Бетти, почти не вникая в болтовню Теодора, сразу находила нужные слова.
Так и теперь я исчерпал свои ресурсы.
— Хорошо в эту
— Да, весна в горах! В июне, кажется, самое лучшее время.
— А ты бывала в горах?
— Когда-то была несколько раз. Мы много гуляли.
Я не спрашивал, кто это «мы»; мне было ясно, что она подразумевала своего друга, о котором со времени того памятного происшествия мы никогда не говорили.
— Надо бы теперь дать себе несколько дней отдыха и съездить в Энгадин, — сказал я, стараясь сохранять обычный равнодушный тон.
— Да, отдохнуть бы неплохо. И незачем ехать непременно в Энгадин.
— Папа, что такое — Энгадин? — спросил Тедди.
— Горная долина в кантоне Граубюнден.
— Горная долина? — снова спросил он. И за этим, конечно, последовало: — А что такое — горная долина?
— Это место, где горы, — ответила за меня Бетти.
— Ты не хотела бы поехать туда отдохнуть? — спросил я.
Бетти слишком хорошо меня знала, чтобы не почувствовать, что за моими словами что-то кроется. Но она все же не догадывалась, что именно. Отложив нож и вилку, она испытующе посмотрела на меня.
— Почему ты спрашиваешь?
— Да просто так!
— Не выдумывай, ты что-то имеешь в виду! Пожалуйста, скажи!
Тедди захлопал в ладошки. Вот это обед с развлечениями!
— Да, папа, скажи! — закричал он и ударил ложкой по супу.
Я стукнул малыша по руке, он заревел, Бетти убежала за салфеткой, чтобы счистить пятна с моего костюма. Среди этой суматохи она забыла о своем вопросе. Лишь после обеда она вернулась к нему.
— Я обдумывал, не поехать ли нам всем отдохнуть, — сказал я.
Бетти была поражена и не сразу нашла, что и сказать. Потом она произнесла лишь одно слово:
— Почему?
— Ну, просто так! Мне пришла в голову мысль, вот и все.
Через несколько дней я сообщил ей, что заказал в Санкт-Морице две комнаты. Ее реакция была совершенно неожиданная. Я думал, что Бетти обрадуется, рассмеется и бросится мне на шею. А она только снова спросила:
— Но почему же?
— Тебе ведь нужен отдых. И мне тоже, — ответил я.
Вдруг у нее брызнули слезы.
— Отчего же ты опять плачешь? — в недоумении спросил я. — Мне казалось, что это будет хорошим подарком к годовщине нашей свадьбы! Неужели ты не рада?
— Рада, рада, конечно! Но то, что у тебя явилась такая мысль!.. Как удивительно! Я этого никак,
Начались веселые дни сборов. Не знаю, кто из нас радовался больше: я, углубившийся в карту и расписание поездов, Тедди, бегавший по комнатам и изображавший паровоз, или Бетти, которая укладывала необходимые вещи и обо всем заботилась, проявляя большую предусмотрительность.
Наконец настал день отъезда, мы сели в вагон. И… покатили! Великолепная поездка! Я до сих пор помню подробности. Мы пообедали в вагоне-ресторане, и Бетти старалась держаться как важная дама. Я тоже делал вид, что давно привык к подобным обедам, потом потребовал сигару и долго выбирал с придирчивостью знатока. Все же время от времени мы исподтишка поглядывали друг на друга и невольно смеялись.
Уже темнело, когда мы наконец прибыли в Санкт-Мориц. Тедди изрядно утомился, и после ужина Бетти сразу уложила его в постель. Я поджидал ее в холле.
— Ты устал? — спросила она, вернувшись.
— Нет, нисколько! Не пройтись ли нам?
— Если хочешь, можно пойти потанцевать, — сказала Бетти и покраснела. — Но только, если ты хочешь!
— С удовольствием пойду, — ответил я, пораженный. — А Тедди?
— О нем можно не беспокоиться. Ты подожди, мне нужно переодеться, я буду готова через полчаса.
Я выпил коньяку и был в самом приятном настроении, когда вверху лестницы наконец показалась Бетти. Она надела черное, плотно облегавшее ее платье с короткими рукавами и черные перчатки. Между рукавом и перчаткой сверкала атласная кожа руки.
— Ты сейчас удивительно хороша, Бетти! — с волнением произнес я.
Она улыбнулась.
— Ах, что ты! — с легкой усмешкой сказала она, но была заметно рада комплименту.
Мы храбро отправились в лучший ресторан. Официанты кланялись и называли Бетти «госпожой»; одетый в черное почтенный господин, похожий на директора большого предприятия, осведомился, что нам угодно. Музыканты стоя наигрывали вальс, и все это выглядело чуть-чуть запыленным и застывшим, как в сказке про Спящую красавицу.
Мы то танцевали, то сидели и смотрели на других. Среди увядших, выставлявших напоказ свои дряблые прелести женщин Бетти напоминала розу, розу на мусорной свалке. Мужчины бросали на нее восхищенные взгляды, и, если мы не танцевали, они подходили, чопорные и важные, как фламинго, кланялись сперва мне — сдержанно и вопросительно, потом — ниже и невероятно вежливо — Бетти и бормотали свое: «May I? Разрешите?..» — или тому подобное.
Конечно, им разрешали! Бетти танцевала со всеми, порой ей даже удавалось вызвать у этих скучных, мраморных истуканов подобие улыбки. Потом она рассказывала мне все, что ей становилось известно о ее кавалерах.