Избранное

Сигурдссон Оулавюр Йоуханн

— Но есть ведь и совсем другие письма, — робко возразил я.

— Не стоит биться головой об стену, — сказал Вальтоур, уходя к себе. Скоро он вернулся с грудой писем и вывалил их передо мной на стол. Из этой кучи он выбрал письмо из Кеблавика и прочитал вслух несколько строк, затем начал цитировать одно за другим письма с хуторов, из поселков во всех концах страны: «Роман с продолжениями теперь неинтересный», «Короткие рассказы в журнале очень скучные», «Хочется читать увлекательные романы», «Почему в журнале нет хороших романов про любовь?», «Пачиму вы больши не пичатаити тегстов к танцывальным милодиям недели?», «В последнее время журнал

стал намного хуже», «Журнал перестал быть интересным, и поэтому я аннулирую подписку».

— И так далее, и тому подобное, — сказал Вальтоур. — Что, будем закрывать на это глаза?

— Без сомнения, переводы оставляют желать лучшего, но эти рассказы написаны знаменитыми писателями, — опять возразил я. — Мне попадались письма от читателей, которые высказывались о них одобрительно.

— Мне тоже попадались, и я подсчитал их. Как ты думаешь, сколько их? Три, голубчик, только три.

— Мне кажется, некоторые из писем с жалобами написаны полуграмотными болванами. Стоит ли считаться с ними?

— С подписчиками? Стоит ли считаться с подписчиками? — спросил Вальтоур. — Ведь журнал должен себя окупать. Где мы возьмем деньги, если он окажется нерентабельным?

Возразить мне было нечего, я подавленно молчал.

— Ты говорил о настоящей литературе, — продолжал он. — А можешь ты указать мне хотя бы трех человек, у которых единое мнение о том, что такое настоящая литература? Конечно, не можешь! И какое ты имеешь право называть болванами и дураками людей, которые предпочитают для чтения иной материал, чем ты, и не столь грамотны! Ты серьезно думаешь, что моряки, рабочие и крестьяне в будни и праздники будут увлекаться теми книгами, которые именно тысчитаешь хорошими? Мне не по душе такой диктат, такая узость взглядов на культуру. Мне неприятно такое высокомерие.

Я молчал, хотя мне не понравилось обвинение в высокомерии.

Вальтоур опять посмотрел на часы.

— Вот так-то, Паудль, — сказал он несколько мягче, — сейчас важно перейти в наступление и откопать такой роман, который привлечет людей к журналу. Сейчас я как раз буду над этим думать и поручаю тебе заняться тем же. А завтра посовещаемся.

Перекусив в обществе философствующих чудаков в ресторанчике на Ингоульфсстрайти, я вернулся в редакцию. Там царила тишина. Я закончил перевод последней главы романа, который шеф обозвал никому не нужным: ведь в нем не было ни серьезных преступлений (только мелкая кража), ни крупных конфликтов личного характера, если не считать большого числа выстрелов с локтя и пощечин.

Когда я убрал авторучку и поднялся со стула, был двенадцатый час, заниматься поисками детективного романа было поздно, ведь библиотека закрылась час назад, а может, вовсе не работала из-за летних отпусков. Диктат в области культуры? Узость взглядов? Высокомерие? Моя покойная бабушка всегда говорила, что чрезмерная гордость до добра не доводит. Выходит, что-то со мной не так? — размышлял я. Может, я и впрямь высокомерный?

Если не ошибаюсь, моросил дождь. По дороге домой усталость и тяжесть в голове снова напомнили о себе. А когда я подошел к дому Бьярдни Магнуссона, его дочь Ловиса выходила из такого же автомобиля американской армии, какой я уже видел здесь раньше. На этот раз она не стала дожидаться, пока пожилой и серьезный мужчина поцелует ей руку, только сказала «бай-бай» и поспешила догнать меня.

— Почему ты всегда ошиваешься тут, когда я возвращаюсь из гостей? — спросила

она приветливым тоном, который резко контрастировал с содержанием ее слов.

— Что делает здесь этот джентльмен? — в свою очередь спросил я. — Он не намерен вернуться домой?

— А тебе какое дело?

— Я спрашиваю в соответствии с заявлением президента Рузвельта летом сорок первого года.

— Ты неисправим! Кто его знает. Может, он и правда скоро уедет в Америку!

— Это хорошо, — сказал я.

— Слушай, Паудль, нужно мне давать объявление о помолвке с ним?

— Это уж как сердце подскажет, — ответил я.

— Проклятый шут! По-моему, он очень симпатичный!

Пока я доставал ключ от входной двери, она, толкнув меня слегка, шепнула:

— Он еще, и богатый!

— Ты что-то говорила об этом раньше, — сказал я и пожелал ей доброй ночи.

Серые сумерки в моей комнате свидетельствовали о том, что над городом висят дождевые тучи и что лету скоро конец, ведь после солнцестояния прошло уже полтора месяца. Я сел за стол и уставился на множество вырезок из иностранных и исландских газет, которые сложил и бросил в книжный шкаф. Я решил не смотреть сейчас эти снимки: боялся кошмаров. Если бы не полночь и не тишина в доме, я бы поставил Седьмую симфонию Бетховена на патефон, который Вальтоур недавно достал мне по сходной цене. Вместо этого я перелистал два сборника рассказов, написанных известными и ценимыми мною авторами. Высокомерие? Мне хотелось в конце концов показать, на что я гожусь, и перевести на исландский два-три рассказа из каждой книги. Может быть, из этого плана ничего не выйдет. Может быть, мне уже не позволят решать, что именно будет опубликовано в «Светоче». А может быть, стоит понадеяться на то, что завтра тон шефа изменится?

На следующий день он и правда изменился, стал более мягким, и в нем появились веселые нотки, по крайней мере пока. Когда под вечер он вошел в редакцию, я сразу заметил, что он в хорошем настроении.

— Есть что-нибудь для меня?

Я покачал головой.

— Читательских писем не было?

— Были, — ответил я. — Я положил их на стол Эйнара.

— Жалобы?

— Есть немного.

Сняв пальто, шеф принялся делать мне комплименты:

— Ну и трудяга ты, Паудль! Не всякому можно доверять в наши дни. Не знаю, что бы я делал без тебя.

Он собрал со стола Эйнара Пьетюрссона письма читателей и ушел к себе, но дверь не закрыл. Некоторое время все было тихо, только шуршала бумага, когда он вскрывал письма, пробегал их глазами и совал назад в конверты. Потом он опять вышел ко мне и стал расхаживать по комнате. Как всегда, когда ему нужно было поговорить со мной.

— Подобрал интересный роман?

Я сказал правду: дескать, еще не успел заняться поисками.

— Ничего, Паудль. Кажется, я нашел, и даже не один, а два, — сказал он и добавил, что посоветовался с тещей и получил эти две книги от нее. Дело в том, что теща баба смекалистая, хорошо знает, что нужно людям, прочла массу детективных романов, особенно в загородном коттедже у озера Тингвадлаватн. Ее брат Аурдни Аурднасон тоже любил такие романы и выбирал их обычно вместе с сестрой. — Я принес обе эти книги, — сказал Вальтоур, роясь в портфеле. Но книг не нашел, наверно забыл их на столе у себя дома, на улице Лёйваусвегюр. Тогда придется мне сходить с ним туда и взять их, потому что завтра он уезжает на озеро Тингвадлаватн и вернется только в понедельник.