Избранное
Шрифт:
8. Но мы уже пришли ко входу; станем поодаль и будем смотреть на входящих. Ох, как их много! И самый разнообразные! Все плачут, кроме новорожденных и неразумных детей. Даже совсем старые горюют! Что с ними? Неужели их так крепко держат чары жизни?
9. Я поговорю с этим дряхлым старичком. Отчего ты плачешь, умерев в таком преклонном возрасте? Отчего огорчаешься, милейший? Ведь ты уже совсем стар! Что же ты, царем был?
Нищий. Нет.
Диоген. Сатрапом, по крайней мере?
Нищий. И не сатрапом.
Диоген.
Нищий. Ничего подобного: я жил почти до девяноста лет в крайней нужде, добывая себе пропитание удочкой и леской, детей у меня не было; да к тому же еще был я хромым и почти слеп.
Диоген. И после этого тебе хотелось еще жить?
Нищий. Да; хорошо жить на свете, а смерть ужасна, и надо от нее бежать.
Диоген. Ты с ума спятил, старик; ведешь себя перед лицом судьбы как мальчишка, а ведь ты одних лет с этим вот перевозчиком. Что же сказать о молодых, если привязаны к жизни такие старики, которые должны сами стремиться к смерти как к лекарству против невзгод старости? Пойдем, а то нас могут заподозрить в намерении бежать, если увидят, что мы бродим около входа.
1. Менипп. Хоть ты и слеп, Тиресий, однако это заметить нелегко: у нас здесь ни у кого нет глаз, одни впадины остались, Финея от Линкея не отличишь. Я знаю от поэтов, что ты был прорицателем; я слышал тоже, будто бы ты только один был и мужчиной, и женщиной. Так вот, скажи мне, ради богов, когда тебе жилось лучше: когда ты был мужчиной, или же приятнее оказалось быть женщиной?
Тиресий. Гораздо приятнее быть женщиной, Менипп: меньше забот. Женщины властвуют над мужчинами, а на войну ходить им не надо, не нужно защищать городских стен, спорить на народных собраниях и разбирать дела в судах.
2. Менипп. А ты, Тиресий, разве не слышал, что говорит Медея у Еврипида, 170 жалуясь на женскую долю: что женщины несчастны, что они должны подвергаться невыносимым страданиями при родах? Но скажи мне, — ямбы Медеи напомнили мне это, — ты рожал, когда был женщиной, или провел эту половину своей жизни в бесплодии, не родив ни разу?
170
XXVIII. 2. …что говорит Медея у Еврипида… — «Медея» (230 сл. и 250 сл.).
Тиресий. Зачем ты об этом спрашиваешь, Менипп?
Менипп. Без всяких дурных намерений; ответь, есть можешь.
Тиресий. Бесплодной женщиной я не был, но все-таки не родил ни разу.
Менипп. Этого для меня достаточно. Я хотел бы еще знать, была ли у тебя матка.
Тиресий. Конечно, была.
Менипп. Постепенно ли у тебя исчезала матка, затянулись женские половые части, пропали груди, а вместо этого появился мужской член и выросла борода, или ты мгновенно из женщины превратился в мужчину?
3. Тиресий. Не понимаю, что значит твой вопрос; ты, кажется, сомневаешься, было ли это на самом деле.
Менипп.
Тиресий. Тогда ты не поверишь и многому другому, — например, когда услышишь, что женщины превращались в птиц, в деревья и зверей, как Аэдона, Дафна или дочь Ликаона. 171
171
3. Дочь Ликаона — Каллисто.
Менипп. Если я где-нибудь встречусь с ними, посмотрю, что они мне об этом скажут. А ты скажи мне, дорогой мой, вот что: когда ты был женщиной, ты тогда уже пророчествовал, как впоследствии, или же только сделавшись мужчиной, получил пророческий дар?
Тиресий. Вот видишь, ты ничего не знаешь обо мне. Я разрешил когда-то спор богов; Гера меня за это ослепила, а Зевс в утешение в несчастии сделал меня прорицателем.
Менипп. Ты еще не разучился лгать? Но, впрочем, ты поступаешь лишь как все прорицатели: обычай у вас — ничего не говорить здравого.
1. Агамемнон. Аянт, если ты сам себя убил в припадке безумия и нас всех хотел убить, почему же ты обвиняешь Одиссея? Недавно, когда он пришел к нам узнать будущее, ты даже не поглядел в его сторону, не поздоровался со своим боевым товарищем, но, надменно шагая, презрительно прошел мимо.
Аянт. Я был вполне прав, Агамемнон: он — причина моего безумия, он один соперничал со мной из-за доспехов.
Агамемнон. Ты хотел, чтоб у тебя совсем не было соперников, хотел победить всех без всякой борьбы?
Аянт. Да; и вот почему: я должен был получить это оружие, так как оно принадлежало моему двоюродному брату. 172 Вы все, гораздо более достойные победы, отказались от соперничества и уступили мне; один лишь сын Лаэрта, 173 которого я не раз спасал от фригийцев, чуть было не убивших его, считал, что он лучше меня и более достоин доспехов Ахилла.
172
XXIX. 1. …моему двоюродному брату. — То есть Ахиллу.
173
Сын Лаэрта — Одиссей.
2. Агамемнон. Вини в этом, милый мой, Фетиду, за то, что она, вместо того чтобы тебе, как родственнику Ахилла, передать доспехи по наследству, сделала их доступной всем наградой.
Аянт. Нет, виноват Одиссей: он один не хотел мне уступить.
Агамемнон. Можно ему простить, Аянт, что, будучи человеком, он добивался славы — прекрасной вещи, ради которой каждый из нас подвергал себя опасностям; прости ему, что он победил тебя, да и то на основании суда троянцев.