Избранное
Шрифт:
Дирижер эффектным жестом добился задушевного пианиссимо.
Герцог удовлетворенно переглянулся с советниками и кивком головы одобрил бургомистра.
Из-за дальней колонны выглянул Мюнхгаузен, готовясь к выходу в сопровождении эскорта гвардейцев.
– «…И я, Марта Миллер, прошу вас помиловать моего ненормального мужа», – отрешенно закончила Марта. – Ваше величество, я припадаю к вашим стопам. «Сего тысяча семьсот семьдесят девятого года, мая тридцать… тридцать…» – Она перевела взгляд
– Ни в коем случае, – затряс головой Рамкопф.
– «Тридцать второго мая!» – объявила Марта. Раздались дружные аплодисменты. Рамкопф подал Марте руку и отвел ее в сторону.
– Фрау Марта, бесподобно, – тихо шепнул он.
– Но вы обещаете, что с ним ничего не случится? – быстро спросила Марта.
Рамкопф с укоризной развел руками:
– Я же объяснил. Сырой порох. Он вывалится из ствола и шлепнется здесь же, при всех, под общий хохот.
Они обернулись на барабанную дробь.
Мюнхгаузен уже стоял перед судейской ложей, без камзола, в белой рубашке, со связанными руками.
– Подсудимый, – торжественно зачитывал судья, – объявляю вам решение ганноверского суда: «В целях установления вашей личности и во избежание судебной ошибки суд предлагает вам повторить при свидетелях известный подвиг барона Мюнхгаузена – полететь на Луну». Предупреждаю вас: вы имеете право отказаться.
– Нет, я согласен, – твердо сказал Мюнхгаузен.
К нему приблизился пастор:
– Не хотите исповедаться?
– Нет! Я это делал всю жизнь, но мне никто не верил.
Рамкопф взглянул в свои записи и не нашел этой реплики.
– Прошу вас, облегчите свою душу, – громко и торжественно предложил пастор.
– Это случилось само собой, пастор! – Мюнхгаузен медленно оглядел собравшихся. – У меня был друг – он меня предал, у меня была любимая – она отреклась. Я улетаю налегке…
– А вот это уже зря, – недовольно поморщился герцог. – Это, по-моему, лишнее. Ни к чему… Грубо.
– Да, да, – поспешно кивнул бургомистр, – я просил этого не говорить. Но с ним договориться невозможно…
– Зачем ты согласилась играть эту комедию, Марта? – грустно спросил Мюнхгаузен.
Дирижер, искусно варьируя нюансами оркестрового звучания, попытался слиться с произносимым текстом.
– Я это сделала ради нашей любви, – тихо произнесла Марта, приблизившись к Мюнхгаузену.
– Я перестал в нее верить, – печально улыбнулся он и посмотрел вокруг. – Помнишь, когда мы были у Архимеда, он сказал: «Любовь – это теорема, которую надо каждый день доказывать»!
– А почему не слышно? Я не понимаю, о чем они там говорят? – Герцог с недовольным видом обернулся к бургомистру.
Бургомистр заглянул в листочек:
– Подсудимый
– Хорошо, – кивнул герцог. – Особенно жабо и передняя вытачка. Ему очень к лицу.
Мюнхгаузен подошел к пушке и обернулся:
– Скажи мне что-нибудь на прощание!
Марта медленно попятилась от него:
– Что?
– Подумай. Всегда найдется что-то важное для такой минуты…
– Я буду ждать тебя. – Она говорила с трудом и продолжала отступать. Губы ее пересохли. Дыхание участилось.
Рамкопф с беспокойством вглядывался в ее лицо.
– Нет-нет, не то… – Мюнхгаузен в отчаянии ударил кулаком по стволу пушки.
– Я очень люблю тебя! – Марта отошла в противоположный конец огражденного пространства.
Дирижер с удивлением обернулся. Оркестр прекратил играть.
– Карл… я…
Рамкопф делал ей отчаянные знаки.
– Не то! – гневно крикнул Мюнхгаузен.
– Я… – Марта попыталась что-то сказать и вдруг закричала что есть силы: – Карл! Они положили сырой порох!
Наступила мертвая тишина.
И вдруг трое музыкантов, отделившись от свободного оркестра, заиграли наивную тему их старого шутливо-томного танца.
Мюнхгаузен ощутил себя счастливым человеком:
– Спасибо, Марта!
– Мерзавка! Убийца! – закричала баронесса, вскочив со своего места.
Рамкопф бросился со всех ног к судье. Волнение охватило зрителей. Мюнхгаузен ликовал:
– Пусть завидуют! – И закричал еще громче: – У кого еще есть такая женщина? Томас, ты принес то, что я просил?
– Да, господин барон! – крикнул Томас с городской стены. – Вот этот сухой, проверенный!
Он швырнул бочонок с порохом. Мюнхгаузен ловко поймал его. Передал артиллерийскому офицеру.
– Прощайте, господа! – гордо и весело произнес Мюнхгаузен. И трио музыкантов вдохновенно вышло на самую проникновенную часть мелодии. – Сейчас я улечу. И мы вряд ли увидимся. Когда я вернусь, вас уже не будет. На земле и на небе время летит неодинаково. Там мгновение, здесь – века. Впрочем, долго объяснять…
Бургомистр быстро отвел герцога в глубь ложи:
– Так. Положение серьезное, ваше величество, сейчас он рванет так, что не только пушка – крепость может не выдержать…
– Предлагаете построить новую крепость? – спросил герцог.
– Ваше величество, – заволновался бургомистр, – я хорошо знаю этого человека. Сейчас будет такое, что мы все взлетим на воздух!
– Что, и я тоже? – удивился герцог.
– Я и говорю – все.
– Зажечь фитиль! – скомандовал Мюнхгаузен.
К пушке приблизился солдат с зажженным фитилем.