Избранное
Шрифт:
Кило. Ты совсем молодая… Такой походки нет ни у одной моей знакомой девушки, ты ступаешь так легко, так осторожно, точно боишься переломиться.
Малу. А как ходят твои знакомые девушки? Вот так? (Идет, покачивая бедрами.)
Кило (смеясь). Нет, не так. (Робко.) Господин Ламбер часто оставляет тебя одну по вечерам?
Малу (угрюмо смеется). А тебе бы этого хотелось? Нет, мой мальчик, сегодня вечером ты и твой дружок Макс звонили в мою дверь последний раз.
Кило. Малу…
Малу (с внезапным беспокойством). А где Макс?
Кило. Он делает обход,
Малу. Дай мне чего-нибудь выпить, я продрогла. (Подходит и усаживается возле печки.)
Снаружи слышен голос Макса, он отдает приказы то по-польски, то по-французски.
Малу. Вот он. Приведи его.
Кило (смотрит в дырочку на занавеске, закрывающей вход). Он возле насоса, задает жару полякам. (Возвращается, протягивает ей свою фляжку. Малу пьет.) Едва он откроет рот, они прямо трясутся от страха.
Малу. А я ни чуточки не боюсь его.
Кило. Да и с чего бы?
Малу. Я боялась его… в прошлом году.
Кило (набрасывает свой дождевик ей на плечи). Вот так. Ну что, теплее стало? Тебя знобит оттого, что ты еще не совсем здорова. (Хочет сесть рядом с ней.)
Малу. Нет, сядь вон там. От тебя воняет свекловицей.
Кило (садится на сено). Я никогда не боялся Макса. И если делаю все, как он велит, то только потому, что знаю: он прав. И пускай строит из себя командира, если ему это нравится. Верно? (Вышагивает вокруг нее, но Малу на него не смотрит.) Макс никогда не рассказывал тебе, как он впервые взял меня с собой на сахарный завод и как я трусил в поезде? Нет? А про то, как мы с ним пили перно в Шарре? На сахарном заводе работали в тот год итальянцы. Мы все вместе отправились в деревенское кафе. Пили там перно. А когда барменша подала мне воду, чтобы разбавить перно, я посмеялся над ней, ведь был я совсем зеленый молокосос, намного моложе, чем сейчас, и не такой толстый, или нет? Может, и такой. «На черта нам вода, — завопил я, — мы ведь не лягушки». И мы стали пить перно неразбавленным, десять, двенадцать рюмок, мне-то оно совсем не нравилось — отдавало железом и анисом, а итальянцы, и фламандцы, и французы толпились вокруг, глазели на нас и платили за наше перно, мы этого сперва даже не заметили. Они подмигивали барменше, делали ей знаки за нашей спиной и платили, все новые зеленые рюмки появлялись перед нами, а мы и так уж были полны до краев, казалось, перно вот-вот польется у нас из ушей, но мы опрокидывали эти рюмки одну за другой. А потом я заметил, что Макс пьет как-то лениво, он начал нести какую-то чепуху, дескать, он хотел быть сержантом, но его мать была лейтенантом, я это помню, как сейчас (выжидательно молчит, но девушка никак не реагирует на его рассказ, и он медленно, словно нехотя продолжает), вот я и подумал: «Теперь из нас двоих командую я». И я посмеялся над его бредовыми речами. Про себя, конечно. Так, чтобы он не заметил. А он вдруг побелел как бумага, колени у него подогнулись, и он, как будто из-под ног у него выдернули ковер, растянулся во весь рост прямо на опилках, которыми был посыпан пол. И все кафе хохотало и орало от удовольствия. А мне хотелось показать всем: я здесь сейчас главный, я хотел, чтобы это видели все фламандцы, — нагнулся, поднял его за воротник и взвалил себе на спину. «Отнесу его к мамочке», — сказал я, и все захлопали в ладоши. Но стоило мне сделать только один шаг, как у меня тоже подогнулись колени, словно из-под моих ног выдернули тот же самый ковер, и я растянулся, понимаешь, рядом с ним в опилках, а больше я уже ничего не помню. Ты не слушаешь?
Малу. Слушаю.
Кило. Тогда мне казалось, я могу взять над ними верх, усекла?
Малу. Да.
Пауза.
Кило.
Малу. Да.
Кило. Опять «да». Заладила! (Пауза.) Ты не думай, я знаю, что не умею разговаривать с девушками. И что я толстый и грязный.
Малу. Ты и в самом деле толстый и грязный.
Кило. И еще от меня воняет свекловицей.
Малу. За версту. Как и от всех вас.
Кило. От тебя — тоже.
М а л у. Ну уж нет! Ну-ка, понюхай. Подойди поближе. (Он нюхает ее волосы.) Это духи из Арраса, мне купил их Ламбер. Такими же Мартина Кэрол душится.
Кило. А ты откуда знаешь? (Наклоняется к ней ближе.)
М а л у. Так было написано на коробочке, Ламбер прочел мне.
Снова слышится гудок. Потом — голос Макса: «Кило, теперь твоя очередь».
Кило. Я должен с тобой увидеться. Завтра. Только не здесь и один, без Макса.
Мал у (отталкивает его). Убирайся. Не прикасайся ко мне своими грязными лапами.
Кило. Завтра вечером я приду продавать сахар Фламину. Приходи и ты. В восемь часов. Ты ведь можешь прийти в гости к отцу. На часок.
М а л у. Зачем мне приходить к отцу? Что мне там делать?
Кило пожимает плечами.
М а л у. Не отвечаешь. Ну скажи, открой свой рот и скажи, чего ты хочешь.
Кило. Я могу тебе что-нибудь подарить.
М а л у. У меня есть все, что я хочу. Ламбер не отказывает мне ни в чем.
Кило. Ну, тогда не приходи к Фламину.
М а л у. Конечно, не приду.
Пауза.
Кило. Я отдам тебе свою месячную получку.
М а л у. Когда?
Кило. Завтра вечером. (Совсем тихо.) В восемь часов.
Макс (входит, греется у печки). В свекломойку поступает мало свекловицы, две первые вагонетки заклинило. Откроешь их, и пусть поляки разгружают. Потом сделаешь обход.
Кило. Иду. (Обращаясь к Малу.) А ты остаешься здесь?
М а л у. Здесь хорошо, тепло.
Макс (Малу). Отдай ему плащ. На дворе сыро, и с вагонеток течет. Он промокнет до нитки.
Малу встает и подает Кило его плащ.
Малу. Держи.
Они пристально смотрят в глаза друг другу. Потом Кило спускается по лестнице. Малу прогуливается взад-вперед, снова садится на сено. Макс присаживается на перевернутое ведро.
Макс. Ты похудела. И это тебе идет.
Малу. А ты совсем не изменился. (Помолчав.) Ты что же, не осмелился прийти ко мне один, встретиться со мной наедине, и потащил за собой этого парня?
Макс. А ты рада, что снова сюда вернулась?
М а л у. Ты ни разу не написал мне. Я ведь никому в Верьере не прислала даже открытки, а тебе писала письма каждые три дня, особенно вначале. Я говорила себе тогда: если я его увижу, если он вдруг появится передо мной, я задушу его собственными руками. Но это было давно, очень давно. Время залечивает раны.
Макс. Ты рада, что ты снова здесь, в этой полутемной конденсаторной? Все как раньше. Ты. И я. И это сено за печкой. Так же падает на него свет из окошка.
М а л у. Я все забыла.
Макс. Не отворачивайся. Посмотри мне в глаза.
М а л у. А если что и помню, радости от этого мало.
Макс. Так скоро ты не могла все забыть, Малу. Прошел только год. Что такое год? За год следы не исчезают.
Малу. Никаких следов не осталось.
Макс. А я слышал другое: что после нашего отъезда ты писала мое имя мелом на дверях варильни и в будке ночного сторожа. А на стенке печи для обжига извести ты рядом с моим именем написала свое. Я слышал, что ты каждый день носила мои сапоги, которые я оставил у Фламина, и в деревне все смеялись над тобой, потому что мои сапоги доставали тебе вот досюда. (Касается ее бедра.)