Избранное
Шрифт:
— Я сделаю все, что могу, — негромко сказал Филип. Впервые ему предстояло что-то сделать. Он поцеловал мать и сестру, чем немало озадачил Ирму. Перед тем как выйти в вечерний мартовский холод, он оглянулся с порога, и дом показался ему теплым и уютным. Он пустился в путь неохотно, словно Италия вдруг сделалась чем-то обыденным и скучным.
Перед сном миссис Герритон написала письмо миссис Теобалд, прямо высказав все, что думает о поведении Лилии, и намекнула, что в подобном случае следует выбрать, на чью сторону стать. Она как бы невзначай добавила, что получила письмо от миссис Теобалд только утром.
Поднимаясь по лестнице в спальню, она вспомнила, что так и не присыпала землей посеянный горошек. Это окончательно вывело ее из себя,
Высаживаясь на станции Монтериано, турист застывает в растерянности, обнаружив себя посреди сельской местности. Близ железной дороги всего несколько домиков, усеивают они также равнину и склоны холмов подальше, но города — ни нового, ни средневекового — нет и в помине. Турист должен нанять нечто, метко названное «леньо», что означает «кусок дерева», и проехать великолепной дорогой восемь миль, только тогда он попадет в средние века. Перенестись же туда сразу, как делает бедекер, невозможно и просто кощунственно.
Было три часа пополудни, когда Филип покинул царство здравого смысла. Он так утомился в дороге, что заснул, сидя в поезде. Спутники его, обладавшие типично итальянским даром прозрения, догадались, что ему надо в Монтериано, разбудили и помогли сойти. Ноги у него увязли в расплавленном асфальте перрона, он, как во сне, стоял, провожая взглядом поезд, а носильщик, вместо того чтобы взять у него чемодан, бежал вдоль путей за поездом, играя с кондуктором в «кто последний запятнает». Увы! Филип был сейчас совершенно не в том настроении, чтобы умиляться Италии. Торговля из-за повозки невыразимо раздражила его. Возница запросил шесть лир. Филип знал, что дорога стоит никак не больше четырех, но тем не менее собирался уже дать вознице, сколько тот хотел, и тем сделать его несчастным и неудовлетворенным до конца дня. От этого неверного шага Филипа удержали громкие крики; поглядев на дорогу, он увидел, что какой-то человек щелкает кнутом, дергает поводьями и бешено погоняет лошадей, а позади него в повозке, растопырив руки и ноги, мелькает женская фигура, наподобие морской звезды цепляющаяся за что попало. То была мисс Эббот, которая только что получила из Милана письмо Филипа, извещавшее о часе его прибытия, и поспешила встретить его.
Он знал мисс Эббот много лет, но так и не составил о ней определенного мнения. Добрая, тихая, скучная, приветливая, она была молода лишь постольку, поскольку ей исполнилось двадцать три года. Ничто в ее наружности или в манере поведения не говорило о пылкой юности. Жила она в Состоне с таким же, как она, скучным, приветливым отцом, ее милое бледное лицо можно было часто видеть на улицах городка, когда она направлялась по своим излюбленным делам добропорядочной благотворительности. Почему она вдруг пожелала оставить эти улицы? Непонятно. Но как она прямодушно заявила: «Я — Джон Булль до мозга костей, но хочу увидеть Италию. Только один раз. Все говорят, что она изумительна и что книги не дают о ней никакого представления». Приходский священник счел, что год — слишком долгий срок. На что мисс Эббот с пристойной шаловливостью ответила: «Дайте мне перебеситься. Обещаю позволить себе такое сумасбродство только один раз. Зато потом мне будет о чем думать и говорить всю оставшуюся жизнь».
Священник согласился. Мистер Эббот тоже. И вот она стояла посреди повозки одна, покрытая пылью, испуганная, и на столько вопросов ей надо было ответить и за столько провинностей держать ответ, что ей позавидовала бы самая лихая искательница приключений.
Они молча пожали друг другу руки. Она подвинулась, освобождая место Филипу и его багажу, между тем как несостоявшийся возница шумно протестовал. Потребовалось объединенное
— Поговорим сейчас? — спросил он.
— Конечно, если хотите, — волнуясь, ответила мисс Эббот.
— Давно ли она помолвлена?
Лицо ее приобрело глуповатое выражение. Перепуганная дурочка.
— Недавно, совсем недавно, — пробормотала она, запинаясь, как будто краткий срок служил извинением.
— Я бы хотел знать точно, если вы способны вспомнить.
Она долго производила какие-то сложные подсчеты на пальцах.
— Ровно одиннадцать дней, — наконец ответила она.
— Сколько вы здесь живете?
Новые подсчеты. Филип нетерпеливо постукивал ногой.
— Почти три недели.
— Вы познакомились с ним раньше, до Монтериано?
— Нет.
— Ах так! Кто же он?
— Здешний житель.
Опять молчание. Равнина осталась позади, теперь они взбирались на передние горы, и по-прежнему их сопровождали оливы. Возница, веселый толстяк, сошел с повозки, чтобы лошадям было легче, и зашагал рядом.
— Насколько я понял, они встретились в отеле.
— Миссис Теобалд перепутала.
— Я также понял, что он принадлежит к итальянской аристократии.
Она промолчала.
— Могу я узнать его имя?
— Карелла, — шепнула мисс Эббот.
Но возница услыхал, и улыбка растянула его рот. В городе о помолвке, очевидно, уже знали.
— Карелла? Граф или маркиз?
— Синьор. — Мисс Эббот с беспомощным видом отвела глаза в сторону.
— Быть может, я вам наскучил своими расспросами? Если так, я умолкаю.
— Нет, нет, пожалуйста, спрашивайте. Я здесь для того… я сама так захотела… чтобы сообщить вам все, что вас, естественно… и попытаться… пожалуйста, спрашивайте что угодно.
— Сколько ему лет?
— Совсем молодой. Кажется, двадцать один.
У Филипа вырвалось: «Боже милостивый!»
Мисс Эббот покраснела.
— На вид ему больше.
— Надо полагать, он красив? — Филип вложил в вопрос как можно больше сарказма.
— Очень. — Тон у мисс Эббот стал решительный. — Все черты лица очень хороши, и он прекрасно сложен. Хотя, по английским мерилам, наверное, низковат.
Филипа, чьим единственным физическим преимуществом был высокий рост, раздосадовало ее очевидное равнодушие к этому достоинству.
— Могу я сделать вывод, что вам он нравится?
И снова она ответила решительно:
— Да, на вид он мне понравился.
В эту минуту бричка въехала в невысокий лес, мрачновато-бурой полосой пересекавший распаханный холм. Деревья были низкие, без листвы, но зато подножия стволов утопали в фиалках, как скалы утопают в море. Такие поля фиалок попадаются и в Англии, но редко. В живописи они тоже встречаются редко, так как художники не отваживаются писать их. Колеи казались каналами, выбоины — лагунами. Даже сухие, белесые от пыли обочины были забрызганы синим, словно плотина, на которую наступает весенний разлив. Филип придумывал, что спросить дальше, и не обратил на все это внимания. Но глаза его сами собой отметили окружающую красоту, и в следующем марте он вспомнит, что дорога в Монтериано проходила через море цветов.