Избранное
Шрифт:
— Твоя мама может вернуться в любую минуту, — беззвучно произнесла она.
Он взглянул на часы. Прошел час. Впервые открылась ему головокружительная загадка времени — оно внутри человека, в крови, и только там.
— Да нет, вряд ли, — беспечно ответил он. — Мама просто упоена праздником, одно удовольствие было на нее смотреть.
Он без всякого стеснения одевался, продолжая разговаривать. Во всех его движениях было спокойствие многоопытности. Они поцеловались, стоя перед портретом отца, и оба одновременно оглянулись на него. Лучи солнца уже ушли с полотна. Теперь
— Я пойду, — шепнула она. — Одна.
— Я буду ждать тебя на углу, у кондитерской.
— Нет. Я хочу пройтись. Далеко-далеко. И одна.
— Далеко-далеко. И со мной.
— Одна — слышишь? До свиданья, Вилфред, милый.
Он стоял возле узкого окна прихожей и смотрел, как она идет по аллее. Теперь она уже не казалась обездоленной и одинокой; она шла легкой, быстрой походкой. Вот она свернула за угол. Вилфред ощущал сладость бытия. Долго еще стоял он и глядел на пустую аллею, удерживая в памяти образ Кристины, такой, какой он ее видел: в шляпке с незабудками, в накидке, ступающую легкими шагами, хранившими его тайну. Так он и стоял возле узкого окна, глядя, как спустились сумерки, как вспыхнули фонари. Так он и стоял, пока на аллее не показалась его мать.
— Ничего не случилось? — спросила она, когда он помогал ей раздеться.
— Почему ты спрашиваешь? Я все время был дома. Ну, как ты провела время с французами? Приятно было?
— Я так волновалась. Наверное, приятно, сама не знаю. Боюсь, что я уже стара для таких развлечений.
— Чепуха, мама! Ты говоришь это только для того, чтоб я сказал, что ты еще не старая.
— Ну так скажи это, скажи поскорее!
Они стояли друг против друга, мать и сын, как много раз, как всегда, и играли в старую игру: великосветская дама и ее эрзац-кавалер, как выражался дядя Мартин.
— Ты была самой красивой из всех дам в Эттерстаде, — сказал он и, обняв ее за талию, повел в комнату. — Шампанское лилось рекой?
— Глупости! — сказала она. — Кристина была красивее. Все были красивее меня. Нет, они пьют мало. Летчик вообще трезвенник. Зато говорили, говорили без конца, я за ними не поспевала, совсем отвыкла от французского.
Счастливые, умеющие забывать, стояли они друг против друга. Опять ловкие слова, которые так легко приходят на язык и так легко забываются, опять эта спокойная, тихая вода, скрывающая опасные омуты. Как тяготила его в последнее время эта игра! И вдруг он заметил, что больше его ничто не тяготит. Притворяться было удивительно просто. Может, это и не притворство? Вилфред уже не ощущал себя одиноким защитником бастиона, на который посягают объединенные силы матери, дядей и школьных учителей.
— Тети Кристины не было на приеме, — сказала она. — Ее забыли пригласить, они спохватились, им стало неудобно, ей дважды звонили.
Он окинул ее быстрым взглядом. Неужто опять этот проклятый инстинкт? Ведь она же сказала, что волновалась.
— Но у Кристины нет телефона, — сказал он
— Они звонили в кондитерскую. Она часто туда заходит по воскресеньям навести порядок.
— Значит, ее сегодня там не было, — сказал он. Он сам отметил излишнюю запальчивость своего тона.
— Ну, разумеется, — легко согласилась мать.
Но теперь ему захотелось выяснить, в самом ли деле существуют эти таинственные силы, передающие от человека к человеку все тайные помыслы.
— Можно было за ней послать, если уж ее присутствие было так необходимо.
Но она опять уклонилась.
— Да, конечно, — ответила она устало. — Я об этом как-то не подумала.
Что это? Ирония? В нем опять шевельнулось недоверие.
— Впрочем, может, ее и дома не было! — с вызовом заявил он.
— Не понимаю, Маленький Лорд, — сказала она, и он отметил, что она нарочно назвала его этим именем, — почему ты так горячишься…
Спокойно, спокойно, подумал он. Не искушать судьбу, ничем себя не выдать, ведь не хочет же он, чтобы она догадалась. Ведь не хочет? Ну разумеется, нет!
— Прости, — ответил он, — видишь ли, я все еще парю в небесах.
Она бросила на него беглый взгляд, словно догадываясь о двойном смысле его ответа. Ах, и зачем только придумали это слово «инстинкт», зачем его так часто повторяют. Этот «инстинкт» только все запутывает, громоздит догадку на догадку, вносит смуту в жизнь. О, если б все люди были просты и неразговорчивы, как фру Фрисаксен, как… да, хотя бы как Эрна…
— Кстати, знаешь, кто был сегодня в Эттерстаде? Эрна! Я видела ее в толпе за канатами. Все семейство явилось.
— И отец ее, конечно, объявил, что благодаря скорости аэроплана перестал действовать закон всемирного тяготения.
— Как не стыдно, Вилфред, — сказала она. — Я убеждена, что Эрна страшно тобой гордилась.
— Ну а ты, мама?
— Страшно гордилась. Но ведь ты мне еще ни слова не сказал о том, что ты чувствовал…
Опасность миновала. О Кристине больше не было речи. И Вилфреду захотелось еще чуть-чуть походить по краю пропасти.
— Что я чувствовал? — спросил он.
— Ну да, когда летал.
— А, ты об этом!
Мысли вновь потянулись к тому, о чем невозможно было забыть, и казалось, он властен своей волей вновь призвать все только что происшедшее в потемневшую комнату. Последние отблески мерцающих вод отражались в зеркале, оправленном в тусклую золоченую раму.
— Чувство это — изумительное…
— Изумительное? Но ведь тебе же было страшно!
Он глянул в зеркало. Серебристо мерцая, переливались в нем воды залива.
— Страшно? Да, страшно. Конечно, мне было страшно. Особенно подъем…
— Ну да… Подъем. А голова не кружилась?
Залив в зеркале стал серым. Значит, ушли последние лучи.
Собственное отражение в зеркале глядело на него выжидательно. И тут он увидел другое отражение — того, кто висел на стене в углу.
— Мамочка, — сказал он, — ты только не сердись, что я тебя спрашиваю. Скажи, отец, он… пользовался успехом?
Она тотчас встала и подошла к окну.
— Что ты имеешь в виду? Как это — успехом?..