Избранное

Спарк Мюриэл

Меня обуяло большое искушение вылить ей на голову кувшин воды, но желание поговорить с ней пересилило. Мне хотелось узнать, как она провела день с Эдвиной. Хотелось узнать про интрижку с Ревиссоном Ланни и что она может сказать о своей новой службе у сэра Квентина. Ко всему еще мне не терпелось выяснить, обнаружила ли она, что я вернула моего «Уоррендера Ловита».

Я ее впустила.

— Я вчера приходила, — заявила она, — но тебя не было.

В ее голосе прозвучал упрек, и это меня рассмешило.

— Не вижу тут ничего смешного, —

заметила Дотти, снимая пальто и усаживаясь в мое плетеное кресло. Рукопись «Уоррендера Ловита» лежала на виду на письменном столе, а отпечатанные страницы, текстом вниз, образовывали стопку по другую сторону машинки. Я не собиралась прятать от нее рукопись, но в ту минуту она ее просто не заметила.

— Ну и задала же мне жару эта мерзкая старуха, — пожаловалась Дотти.

— Что ж, придется тебе к этому привыкать, — сказала я. — В каком-то смысле Эдвина тоже часть твоих служебных обязанностей.

Я видела, что Дотти возбуждена и встревожена. Ее била дрожь. Мне даже стало ее немножечко жалко.

— Я не об обязанностях пришла разговаривать, — ответила Дотти. — Я еще вчера вечером приходила. Приходила сказать, что сэр Квентин требует вернуть биографии. Мне предстоит с ними работать. Отдай мне их, будь добра.

— И ты явилась сюда среди ночи, чтобы их получить? Ты что, не видишь, что я занята?

— Налей мне выпить, — попросила Дотти. — Я пришла попросить писчей бумаги. У меня кончилась, а я перепечатываю роман Лесли. Готова поклясться, что была непочатая стопа, но найти не могу. Должно быть, оставила в магазине. А с перепечаткой нельзя тянуть — Лесли завтра вечером возвращается из Ирландии. Он собирался пробыть там три недели, но ты же его знаешь. Завтра мне будет недосуг покупать бумагу — я с утра приступаю к работе. Да, книгу Лесли, вероятно, будут печатать «Парк и Ревиссон Ланни».

Я дала ей виски с водой и сказала:

— Ты уверена, что тебе следует пить? Ты не заболела?

Она не ответила — ее взгляд был прикован к «Уоррендеру Ловиту».

— Что это? — спросила Дотти.

— Распечатываю свой роман: от старых экземпляров ничего не осталось.

— Какой роман?

— Да все тот же — «Уоррендер Ловит».

— Откуда он у тебя? — спросила Дотти.

— Дотти, — сказала я, — не сходи с ума. Как то есть — откуда у меня мой роман?

— Ты сколько сделала рукописных копий?

— Умоляю, — сказала я, — не будь занудой. Лучше расскажи о своих делишках с Ревиссоном Ланни.

Она поставила стакан на пол, расплескав виски.

— Ты не понимаешь, — сказала она, — чем порой приходится жертвовать женщине ради мужчины. Ты жестокая. Злая. Сходила бы ты к священнику.

Что ж, сходить к священнику — хорошее дело, когда на душе грех. Но в жизни писателя очень редко бывают такие положения, о которых хоть с какой-то пользой можно поведать священнику. К священнику обращаешься, когда страшишься за собственную бессмертную душу, а не тогда, когда тебе угрожают чужие грехи. Я заявила

Дотти:

— Мне идти к священнику из-за тебя или, к примеру, из-за сэра Квентина — то же самое, что обращаться к врачу по поводу твоих легких или его почек. Тебе бы самой сходить к священнику.

— И схожу, когда все это кончится, — ответила Дотти. — Лесли нужен издатель.

Ее здорово трясло.

— К врачу бы тебе сходить, — сказала я.

Она выплеснула остатки виски на мои отпечатанные страницы. Я промокнула их тряпкой, как смогла, и сказала:

— Это сэр Квентин присоветовал тебе спутаться со стариком, правда?

— Сэр Квентин, — возразила она, — гений и прирожденный вождь. А теперь отдай биографии, и я пойду.

— Ты-то пойдешь, — сказала я, — но биографии останутся, пока я не выберу времени основательно их изучить. Мой «Уоррендер Ловит» перекочевал в эти биографии целыми кусками. Сперва я извлеку из них то, что мое, а уж потом верну остальное.

— Ну и стерва же ты, — заявила Дотти.

Тут меня что-то подтолкнуло спросить:

— Ты принимаешь пилюли?

— Какие пилюли? — переспросила Дотти.

— Наркотические.

— Только чтобы согнать вес, — ответила Дотти.

— По назначению врача?

— Нет, знакомые снабжают.

Я аккуратно сложила полстопы писчей бумаги и отдала Дотти. И сказала ей, что она дура.

— Ты бесишься, потому что я заняла твое место, — ответила она.

Я сказала, что это только справедливо, все, что она сделала, только справедливо, потому что я в свое время заняла у нее мужа. Но она дура, если не развяжется с «Обществом автобиографов».

— А кто первый меня к ним привел? — спросила Дотти.

— Я, и очень об этом жалею. Но я порвала твою биографию, как только поняла, что дело нечисто.

— Мне нравится спать с Ревиссоном Ланни, — сообщила Дотти.

— Уходи, мне еще много нужно сделать. Время позднее.

— У тебя не найдется чашки какао?

Я приготовила ей какао. Я отдала ей вышитый футляр для носовых платков, который не пришлось оставлять у нее в квартире.

— Ну почему тебя так и тянет в писательницы? — спросила Английская Роза. — Мы же прекрасно ладили, и Лесли тоже был твоим другом. Но из-за этого твоего бредового романа — сэр Квентин утверждает…

— Вон! — сказала я шепотом, чтобы не будить весь дом. На этот раз она ушла.

11

Дотти очень скоро обнаружила, что рукопись «Уоррендера Ловита», которую она видела у меня в эту ночь, и рукопись, что она у меня украла, одна и та же; в сумке под вязанием она нашла стопу писчей бумаги. Дотти позвонила, на другой день ближе к вечеру.

— Как ты проникла ко мне в квартиру? — спросила она.

Я уже вернула ключи Сержу Леммингу. На ее вопрос я отвечать не стала, я даже не спросила, каким образом мой роман очутился в ее квартире. Я просто повесила трубку.