Избранное
Шрифт:
У аптеки сидели два индифферентных пса, дог и пудель, ждали своих хозяев, ушедших за лекарствами. Оглядываясь на псов, Всеволод Степанович и Константин вошли в кафе, сели за столик. Надо было что-то заказать - хотя бы для вида. Подозвали официантку. Она с ними с двумя и разговаривать не стала: нерентабельны, за версту видно, что папаша и сынок. Подсадила нетребовательную малолетнюю парочку и исчезла с заказом, казалось, навсегда.
Парень с девчонкой егозили ладонями по клеенке, ссорились по пустякам, изображая для собственного увеселения семейную пару.
Наконец и они тягостно притихли. Официантка все не возвращалась.
Константин
Давно обдуманный, четкий ответ заметно полинял, пока они ждали официантку, пока торопливо жевали пересоленный гуляш, пили кофе, сваренный в кастрюле, плохо отмытой после борща. Достойный ответ состарился, зачерствел, впитал в себя запахи кухни, пересол гуляша, свекольный привкус кофе.
Всеволод Степанович расплатился с ненужной здесь щедростью, и они вышли на улицу. У аптеки одинешенек сидел печальный рыжий сеттер.
– Ты уже взрослый, Костик, ты можешь меня понять… - сбивчиво начал отец. При всем своем уме и образованности Всеволод Степанович всегда оставался чудовищно наивным. Он собирался говорить с сыном о любви.
Костя перебил отца:
– Папа, я все знаю! Ты мне ничего не объясняй. Ты не обязан передо мной отчитываться. В конце концов, не такой уж особенный для нашего времени случай.
– Костя вступил в пределы, не рассмотренные вместе с мамой.
– Подумаешь, развод!
– Он говорил, все больше съезжая в развязность.
– У половины моих однокурсников родители не живут вместе. На это никто в наше время не обращает внимания. Пустяки!
– Ему стало стыдно за свою развязность, но не перед отцом, а перед матерью, просившей его держаться достойно.
– Папа, ты меня прости, - буркнул Костя по-мальчишечьи, - но объяснять ничего не надо…
Он больше никогда не бывал в кафе возле аптеки и навсегда возненавидел то, что принято называть мужским откровенным разговором.
Валерка полез на полку, под самый потолок.
– Ты бы, дед, прилег пока. Мы вдвоем управимся.
Для внука нет ничего необычного в том, что Всеволод Степанович живет отдельно. Так было всегда. Маленьким родители водили Валерку к деду на день рождения и на какой-нибудь всеобщий праздник. Потом он стал ходить сам. Звал с собой бабушку или тетю Лялю и слышал в ответ привычное:
– Мне сегодня некогда. Я как-нибудь в другой раз. А ты что, боишься ехать один со Сретенки на Кутузовский?
– Не боюсь!
– Тогда поезжай. Как доберешься, сразу позвони.
Он добирался и звонил. Если забывал, то вскоре в кабинете деда раздавался звонок, дед брал трубку и отвечал:
– Да. Он уже здесь.
Подрос двоюродный братец Мишка. Валерка и его пытался иной раз - не всегда - захватить с собой, но Мишке разрешалось ездить на Кутузовский только на дедов день рождения, а в другие дни тетя Ляля не отпускала - и уроки не сделаны, и еще находились дела.
Не ходит - не надо, Мишкино дело. Валерке у деда интересно. Маргарита Семеновна разрешала ему рыться в нижних ящиках шкафа, там хранились ее медали и кубки. Он к ней в общем-то неплохо относился.
На похоронах Валерка стоял
Спустя какое-то время дома, за ужином, разговор о плохом здоровье и беспомощности Всеволода Степановича обрел, слово за слово, нервную напряженность.
Валерка вызвал удар на себя:
– Я бы на вашем месте… я бы перебросил срочно на житье к деду его взрослого внука, то есть меня.
– Не болтай!
– получил он быстрый совет от мамы.
– Ты, что ли, берешься вести хозяйство?
– спросил отец.
– А если он заболеет? Тогда что?
– Вызову врача!
– Чепуха!
– возмутилась Ляля.
Виктор молча согласился с женой. Потом Виктор встал и ушел в соседнюю комнату, где Мишка, как заведенный, стучал на пианино. От Лялиного мужа в доме не было секретов, Виктор беспокоился за Мишку - как бы несовершеннолетний ребенок не влетел к старшим посреди серьезного разговора.
– Чепуха!
– повторила Ляля.
– Чепуха!
– согласилась Вера Ивановна.
– Ты, Костя… и ты, Лена… Вы должны уговорить Всеволода Степановича, у нас ему будет лучше.
– Она всегда называла деда только по имени-отчеству.
– Мама!
– вскрикнула Ляля.
– Что мама?
– После всего!… - Но Валерка так и не услышал, что собиралась выложить Ляля.
– Лялька! Прекрати!
– попросил Костя.
– В конце концов, не твое слово самое главное.
– Молчу!
– протестующе объявила Ляля.
– Вот и прекрасно, - сказала бабушка.
– Только вы уж, пожалуйста, не сразу с таким предложением, а как-то его подготовьте. Ты, Лена, и ты, Костя, и особенно ты, Валерик…
Комната пустела, хотя из нее еще ничего не вынесли. Сквозь голый остов книжных полок Всеволод Степанович увидел давнишние обои - желтенькие, с мелкими цветочками. Он лежал на диване, укрытый легким теплым пледом. На придвинутом столике стоял стакан с чаем. Валерка зависнул под потолком и с диким скрежетом тянул клещами здоровенный костыль. Огненная голова поседела от известки с потолка.
– Дед, кто тебе ладил полки?
– спросил Валерка сверху.
– Да уж!
– посочувствовал он внуку.
– Вколочено!
– Ты, дед, имел дело с гениальным мастером. Сюда вбито только два костыля, они крепят стояки к стене. И больше ни одного гвоздя и никакого клея! Все доски держатся на пазах, свободно разбираются. Ты погляди!
– Внук наконец выдрал из стены деревянную пробку и показал Всеволоду Степановичу свой трофей, похожий на гигантский зуб с длинным корнем.
– Сейчас мы и второй добудем! Дед, ты так и заказывал разборную? Чтобы в две минуты собрать или разобрать? Нет, мастер был несомненным гением. Ни одной лишней дыры. Любил человек дерево. Ты, дед, сейчас увидишь, как легко вынимаются поперечные доски.