Избранное
Шрифт:
Зеленая река… мирные радости… пологие берега, поросшие ивняком… пестрые суденышки… синие вспышки сварочных аппаратов. Положив на плечо палки для гольфа, мускулистые мужчины и хорошо натренированные женщины с серьезными лицами ходили по великолепно подстриженному газону вслед за мячами — восемнадцать лунок; над огородами подымался дымок, там превращались в дым стебли гороха и фасоли, равно как и старые колышки от заборов, дым гулял по небу, и его изящные завитки походили на эльфов в стиле модерн, потом завитки уплотнялись, образуя причудливые узоры, которые в свою очередь превращались в расплывчатые фигуры —
— Пирожных со сливками больше нет, — отерла пот и пошарила в кожаной сумке в поисках мелочи: —…есть только песочные пирожные… нет, мороженого тоже нет.
Йозеф протянул руку, кельнерша положила в его раскрытую ладонь сдачу: он сунул мелочь в карман брюк, а бумажку — в кармашек рубахи, повернулся к Марианне и провел по ее темным волосам растопыренными пальцами, чтобы снять с них кусочки камыша, а потом смахнул песок с зеленого джемпера девушки.
— Ты ведь так радовался сегодняшнему празднику, — сказала Марианна, — что произошло?
— Ничего не произошло, — ответил Йозеф.
— Но я чувствую. Что-нибудь изменилось?
— Да.
— Ты не хочешь сказать, что именно?
— Потом, — пообещал он, — может быть, я скажу тебе через несколько лет, а может быть, скоро. Сам не знаю.
— Это связано с нами обоими?
— Значит, все же с нами обоими.
Йозеф улыбнулся.
— Разумеется, поскольку я связан с тобой.
— Случилось что-нибудь неприятное?
— Да.
— Это связано с твоей работой?
— Да. Дай мне твою расческу, но только не верти головой, маленькие песчинки руками не вынешь.
Марианна вытащила из сумочки расческу и передала ее через плечо Йозефу, на секунду Йозеф сжал руку девушки.
— Я ведь знаю, — сказала Марианна, — что по вечерам, после того, как уходили рабочие, ты разгуливал около высоких штабелей кирпича и ощупывал новенькие кирпичи, тебе было приятно касаться их, а вчера и позавчера ты этого не делал; я все узнаю по твоим рукам; и ты так рано уехал сегодня утром.
— Мне надо было получить подарок для дедушки.
— Ты уехал не из-за подарка; где ты был?
— В городе, — сказал он, — рамка для фото все еще не была готова, мне пришлось ждать. Ты помнишь эту фотографию: мать держит меня за руку, Рут у нее на коленях, а за нами стоит дедушка. Я дал ее увеличить. Я
А потом я отправился на Модестгассе и дождался, когда отец, высокий и прямой, вышел из конторы: я отправился за ним следом до отеля и простоял там полчаса перед дверьми, но он так и не показался, а я не решился войти туда и справиться о нем; мне просто хотелось увидеть его, и я его увидел, он хорошо сохранился и сейчас в расцвете сил.
Йозеф сунул расческу в карман брюк, положил руки на плечи девушки и сказал:
— Не поворачивайся, пожалуйста, так удобнее разговаривать.
— Удобнее лгать, — возразила она.
— Может быть, и так, — сказал он, — точнее говоря, умалчивать.
У самого его лица было ухо девушки, а дальше виднелась балюстрада летнего кафе, над нею синела река; юноша позавидовал рабочему, который висел в люльке на верхушке пилона на высоте почти шестидесяти метров от земли и вычерчивал сварочным аппаратом синие зигзаги; выли сирены; внизу, вдоль откоса, ходил мороженщик и накладывал мороженое в ломкие вафли; за рекой высился серый силуэт Святого Северина.
— Должно быть, случилась какая-то очень неприятная история, — сказала Марианна.
— Да, — подтвердил Йозеф, — довольно-таки неприятная, а может, и нет; пока трудно сказать.
— Это касается внешних обстоятельств или внутренних?
— Внутренних, — ответил юноша. — Как бы то ни было, сегодня днем я сообщил Клубрингеру, что отказываюсь от места; не оборачивайся, а то не скажу больше ни слова.
Йозеф снял руки с плеч Марианны, крепко сжал голову девушки и повернул ее в сторону моста.
— А что скажет на это дедушка? Ведь он так тобою гордился; каждая похвала Клубрингера была для него как бальзам, да и вообще он привязан к аббатству; не говори ему ничего, хотя бы сегодня.
— Ему доложат и без меня, еще до нашего приезда: ты же знаешь, что он отправился с отцом в аббатство — выпить чашку кофе перед сегодняшним торжеством.
— Да, — сказала она.
— Мне самому жаль дедушку; ты ведь знаешь, как я его люблю; но все обязательно выплывет наружу уже сегодня днем, когда он вернется от бабушки; тем не менее я больше не могу видеть кирпичи и слышать запах известки. Пока что, во всяком случае.
— Пока что?
— Да.
— А что скажет твой отец?
— О, — быстро ответил Йозеф, — он огорчится только из-за дедушки: сам он никогда не интересовался созидательной стороной архитектуры, его занимали только формулы: обожди, не оборачивайся.
— Значит, это касается твоего отца, так я и чувствовала; я жду не дождусь увидеть его; по телефону я уже несколько раз говорила с ним, мне почему-то кажется, что он мне понравится.
— Он тебе понравится. И ты увидишь его не позже сегодняшнего вечера.
— Мне тоже надо идти с тобой на день рождения?
— Непременно. Ты даже не представляешь, как обрадуется дедушка, к тому же он ведь пригласил тебя по всей форме.
Марианна попыталась было высвободить свою голову, но Йозеф, смеясь, все так же крепко держал ее.
— Не надо, — сказал он, — так гораздо удобнее беседовать.
— И лгать.
— Умалчивать, — возразил он.
— Ты любишь своего отца?
— Да, особенно с тех пор, как узнал, что он еще такой, в сущности, молодой.