Избранное
Шрифт:
глядя на ночь?
А он смеясь:
– Песни петь!
На этом телефонный разговор прервался.
Пришла и кончилась среда.
Мальчики сорвали еще листок календаря.
Потом долго вертелись у телефонного аппарата. Но я сделал вид,
что не замечаю их нетерпения.
Кончилось тем, что приятели посетовали на свою горькую ребячью
жизнь, повздыхали - и отправились спать.
Наступил четверг. Вечером Алеша и Саша сорвали листок календаря,
третий
Нетерпение ребят нарастало. Да я и сам рад был бы узнать, что
там, у Русакова, - геройское ведь дело начал!
Но уговор: не беспокоить человека. Так тому и быть.
Наступила пятница.
Вечером мальчики, уныло волоча ноги, подошли к календарю.
Дивился я на них: ведь согласились со мной, что нехорошо
надоедать Николаю Николаевичу телефонными звонками, а теперь, глядите,
на меня же и сердятся... Да ладно, не обижаться же деду на внучат!
Протянули мальчики руки, чтобы сорвать четвертый по счету листок
календаря, но тут зазвонил телефон.
Ребята замерли в ожидании.
Я схватил трубку.
Не сразу узнал я Русакова. Он пропел: "Штурмовые ночи Спасска,
Волочаевские дни..."
Только после этого поздоровался.
– Хорошая, - говорю, - песня. Вижу, что вы в добром здравии,
Николай Николаевич!
А он опять поет. Пропел мне из песни последний куплет: "...И на
Тихом океане свой закончили поход..." Помолчал, словно ожидая, не
скажу ли я еще чего-нибудь. И опять пропел эти слова - да настойчиво
так: "...свой закончили похо-од!".
Закончили?.. И у меня мелькнула мысль: "Да ведь это он о себе..."
– Николай Николаевич! - закричал я в трубку. - Верить ли? Это
выше моего понимания. Прошло всего четыре дня...
– И штамп готов, - сказал Николай Николаевич.
– Да и новая деталь
уже поставлена на место. Да и машину уже упаковывают. Сегодня отправят
в Индию.
Ошеломил он меня. Не найду что и сказать.
– Наверно, - говорю, - здорово устали?
– А об этом, - отвечает, - даже и не думается... Все четыре дня
не отходил от верстака - да и ночей прихватил. Эх, дружно поработали,
с песнями!
Потом он сказал так:
– А интересно получается! Был я радистом и понял в бою: неспроста
ключом постукиваешь - ответ держишь за успех полка и за жизнь
товарищей. Стал инструментальщиком - и опять чувствую, я же в ответе!
Только теперь уже не за полк и солдат своих, а за целую страну, народ
которой хочет победить нищету и голод. И подумалось мне, - сказал
Русаков, - а ведь я сам лично отвечаю и за мир на земле и за счастье
всех людей.
– Он рассмеялся.
–
А поглядеть на меня - кто я такой? Да простой рабочий!
Я дружески поправил его:
– Извините, - говорю, - Николай Николаевич, но вы не простой
рабочий. А советский. Вы - гражданин великой страны Ленина. И в этом
вся суть.
Знамя Ленинграда
Утром 7 Ноября мы сидим перед телевизором. На душе светло,
празднично. Мальчики прикололи к рубашкам свои октябрятские значки.
На экране - Дворцовая площадь. Зимний в дымке осеннего тумана.
Полные зрителей трибуны.
Только что закончился парад. Площадь опустела и от этого кажется
особенно длинной и широкой.
В ожидании демонстрации, которая всегда очень нарядна, сидим -
переговариваемся.
Крепко запомнилось мальчикам знакомство с Русаковым, и они хотят
узнать о нем еще и еще.
Вот и сейчас Алеша деловито наморщил лоб и спросил:
– А как это все-таки у него получилось - что золотые руки?
– Как у всех, - ответил я.
– Сначала была школа, уроки труда...
– Ну хорошо, пусть уроки труда... - Алеша сказал это с таким
выражением, словно пришлось проглотить горькую пилюлю.
– А дальше как
было?
– А дальше, - говорю, - Евдокия Климентьевна, его мама, свела
сына к себе на завод. Она была работницей "Электросилы".
Алеша отступался:
– А потом?
– На заводе, - говорю, - парнишка сказал, что хочет стать
слесарем.
– А почему слесарем? А не фрезеровщиком, не токарем, не
строгальщиком... почему?
Я сказал то, что знал от Николая Николаевича. Слесарем был его
отец. Понемножку и маленького сына подпускал к тискам. Так что Коля
Русаков, идя с матерью на завод, уже знал, чего хочет. Да и память
отца, который рано умер, хотелось мальчику уважить...
Между тем Октябрьский праздник продолжался.
Зазвучал оркестр - и мы все трое опять повернулись к экрану
телевизора.
На площадь вступали колонны рабочих.
Заколыхалось и развернулось на ветру знамя Ленинграда. На
бархатном, с золотым шитьем полотнище красовались четыре ордена и
звездочка города-героя.
Наш город - ветеран гражданской войны, герой Великой
Отечественной и в то же время - неутомимый труженик. Боевой его подвиг
и трудовая доблесть отмечены высокими правительственными наградами.
Знаменем недолго пришлось любоваться: пронесли мимо.