Избранное
Шрифт:
— Тебя бы, Фадеич, на мое место.
— И сел бы, кабы не малое образование.
— Дело не в образовании.
— У меня труба пониже да дым пожиже.
— Зато знаешь, как дисциплину поднять…
— Да разве в дисциплине дело?
— А в чем же?
— У картошки вон какая ботва торчит, а дело-то в клубнях. Так и дисциплина. Она ведь сама штука зависимая.
— Это ты про стимулы?
— Я про жизнь.
— Ну как бы ты ее поднял?
И вижу интерес в его лице всамделишный. Ответить бы пообстоятельней, поговорить поосновательней.
— Как бы я, так ты не будешь.
— А все-таки, Фадеич?
— Зачем вахтеры стоят в проходной? — начало и меня подмывать.
— Странный вопрос…
— Чтобы с работы не разбегались. А ты выпускай, пусть идут. Ты их держи не вахтером да начальником, а интересом.
— Идеалист ты, Фадеич, — улыбнулся директор по-хорошему, как сынку-переростку.
— А ты не зоркий, Сергеевич. И в бригаде-то моей ни хрена не разглядел.
— Чего не разглядел?
— А ту же самую дисциплину. У нас ни опозданий, ни прогулов, ни прохладцы в работе не было.
— И почему же?
— Ребятам интересно стало жить, Сергеич.
Он задумался.
А ведь я помню, как его делали директором. Главк поставил четыре условия. Чтобы был мужик. Чтобы имел высшее образование, специальное. Чтобы вырос в нашем автохозяйстве. И еще какое-то вроде бы насчет едких напитков. А чтобы умный или способный к руководству, условий не было. Зря. Я бы ум наперед поставил. Да повезло нам в результате случайности — сидит вот, думает…
Быть умным или глупым, от человека не зависит — этим судьба распоряжается. Но поумнеть можно. Дурак не тот, кто глуп, а тот, кто настолько глуп, что не слушает умных.
— Я не могу за всем углядеть, Фадеич.
— А должен, коли поставлен.
— Вот социологи пишут о причинах конфликтов… — Он взял какой-то журнал. — По вине лидера пятьдесят два процента, из-за неправильного подбора кадров тридцать три процента. Из-за психологической несовместимости девятнадцать процентов. Я, как лидер, виновен только в половине конфликтов, Фадеич.
— Во всех.
— Почему во всех?
— Верные кадры ты обязан подбирать и эту несовместимость обязан совместить.
— Считаешь, не подхожу для этого кресла?
— Зачем же… Но до совершенства еще далек.
— А кто, по-твоему, близок?
— Тот, кто сумел душу с работой соединить.
— Свою душу, что ли?
— Зачем свою… Души работников с ихней работой.
— Непонятно, Фадеич.
— То-то и оно.
— Так объясни!
— Объяснялка устала, — сказал было я, да спохватился. — Сергеич, ты ведь план гонишь, верно? В переводе на человека будет означать работу. И небось думаешь, что человек живет для работы наподобие вола. Вот тут и ошибочка.
— А для чего живет человек?
— Для удовольствий, Сергей Сергеевич, для них!
Он захохотал, ей-богу, как халтурно отремонтированный двигатель. И я улыбнулся за компанию, поскольку представил то, чего он представил. Якобы сижу в ресторане, а на столе бутылки из-под
Отсмеялись мы.
— Спасибо за чаек, и за лимон отдельно, — сказал я, вставая.
— Ну а про удовольствия-то?
— Человек жив удовольствиями, Сергеич. Их много у него. А самое главное удовольствие — от работы. Если твои кадры будут получать удовольствие от работы, значит, ты добился, соединил их души с трудом.
— Как это сделать, как?
— То вопрос особый.
Директор вскочил да как выругается. Не то чтобы неприлично, но и приличного мало. И побежал по кабинету ввиду своей привычки. Паркет под ним аж потрескивает, поскольку мужик он литой.
— Что за жизнь, так-растак! Все учат, все критикуют, все жалуются, все проверяют. У меня сегодня две комиссии было! А дать совет человеческий — некому!
Он наподдал ботинком стул полумягкий, и тот мячиком отскочил к стене. А директор уже рядом со мной. Я, конечно, чуток посторонился — наподдаст еще вгорячах.
— Фадеич! Переходи ко мне, сюда, а? Возьму тебя, скажем, референтом. Хорошо! Лучший бригадир стал референтом у директора. А?
— Сергеич, не зови, я и министром не пойду.
— Почему?
— Я теперь человек обиженный, а обиженные работники плохие.
— Куда ж ты теперь?
— Домой, на пенсию.
— Горячишься, Фадеич. Не высидеть тебе дома.
— Ничего, потерплю.
16
Женщины думают, что мужики не плачут, поскольку не хотят. Ошибочка — мужику тоже хочется поплакать, да он не может. Не плачется.
Когда тоска глаза застилает, мне жалко не себя, а Марию. Почему, какое тут касательство? А может, все и верно, поскольку мы с ней много лет одно целое, как два сросшихся деревца. Коли одно рубят, второму больно.
Чем больше думал, тем сильнее утверждался, что пострадал я за собственное самомнение. Уверенный стал, как индюк. Не сомневался я в бригаде-то. Думал, понимает она ход моих зигзагов. Вроде бы для них старался.
Что я приметил за свою жизнь… Да чего там приметил — печенками впитал. Как приблизить людей к счастью? Многие думают, что биться за людское счастье — это биться с его врагами. Э, милые… Бился я с врагами на фронтах. Тяжело и смертельно, да все понятно: за окопом враг, в окопе друг. А возьму опять бригаду… Разве Василий-моторист да Николай-землячок мне враги? И ведь Кочемойкин тоже не шпион какой… А бороться с ними надо. Перевертыш какой-то: если хочешь счастья людям, то начинай с ними борьбу, а врагов они и сами одолеют. Да с врагами я хоть сейчас схвачусь врукопашную — с врагами-то легко. А вот как с другом бороться за него же, как с близким, с родственником, с любимым человеком?.. Что ж выходит: чем больше любишь, тем чаще стычки? Чем лучше, тем хуже? Не жизнь, а коленчатый вал.