Избранное
Шрифт:
Шариков пропал и через минуту вновь появился в окошке.
– Ни пса не видно, – в ужасе пролаял он в окно.
– Да лампу зажгите. Он взбесился!
– Котяра проклятый лампу раскокал, – ответил Шариков, – а я стал его, подлеца, за ноги хватать, кран вывернул, а теперь найти не могу.
Все трое всплеснули руками и в таком положении застыли.
Минут через пять Борменталь, Зина и Дарья Петровна сидели рядышком на мокром ковре, свёрнутом трубкою у подножия двери, и задними местами прижимали его к щели под
– Ду… Гу-гу! – что-то кричал Шариков сквозь рёв воды.
Послышался голос Фёдора:
– Филипп Филиппович, всё равно надо открывать, пусть разойдётся, отсосём из кухни.
– Открывайте! – сердито крикнул Филипп Филиппович.
Тройка поднялась с ковра, дверь из ванной нажали и тотчас волна хлынула в коридорчик. В нём она разделилась на три потока: прямо в противоположную уборную, направо – в кухню и налево в переднюю. Шлёпая и прыгая, Зина захлопнула в неё дверь. По щиколотку в воде вышел Фёдор, почему-то улыбаясь. Он был как в клеёнке – весь мокрый.
– Еле заткнул, напор большой, – пояснил он.
– Где этот? – спросил Филипп Филиппович и с проклятием поднял одну ногу.
– Боится выходить, – глупо усмехаясь, объяснил Фёдор.
– Бить будете, папаша? – донёсся плаксивый голос Шарикова из ванной.
– Болван! – коротко отозвался Филипп Филиппович.
Зина и Дарья Петровна в подоткнутых до колен юбках, с голыми ногами, и Шариков с швейцаром, босые, с закатанными штанами шваркали мокрыми тряпками по полу кухни и отжимали их в грязные вёдра и раковину.
Заброшенная плита гудела. Вода уходила через дверь на гулкую лестницу прямо в пролёт лестницы и падала в подвал.
Борменталь, вытянувшись на цыпочках, стоял в глубокой луже, на паркете передней, и вёл переговоры через чуть приоткрытую дверь на цепочке.
– Не будет сегодня приёма, профессор нездоров. Будьте добры отойти от двери, у нас труба лопнула…
– А когда же приём? – добивался голос за дверью, – мне бы только на минуточку…
– Не могу, – Борменталь переступил с носков на каблуки, – профессор лежит и труба лопнула. Завтра прошу. Зина! Милая! Отсюда вытирайте, а то она на парадную лестницу выльется.
– Тряпки не берут.
– Сейчас кружками вычерпаем, – отозвался Фёдор, – сейчас.
Звонки следовали один за другим и Борменталь уже подошвой стоял в воде.
– Когда же операция? – приставал голос и пытался просунуться в щель.
– Труба лопнула…
– Я бы в калошах прошёл…
Синеватые силуэты появились за дверью.
– Нельзя, прошу завтра.
– А я записан.
– Завтра. Катастрофа с водопроводом.
Фёдор у ног доктора ёрзал в озере, скрёб кружкой, а исцарапанный Шариков придумал новый способ.
– Что ты, леший, по всей квартире гоняешь? – сердилась Дарья Петровна, – выливай в раковину.
– Да что в раковину, – ловя руками мутную воду, отвечал Шариков, – она на парадное вылезет.
Из коридора со скрежетом выехала скамеечка и на ней вытянулся, балансируя, Филипп Филиппович в синих с полосками носках.
– Иван Арнольдович, бросьте вы отвечать. Идите в спальню, я вам туфли дам.
– Ничего, Филипп Филиппович, какие пустяки.
– В калоши станьте.
– Да ничего. Всё равно уже ноги мокрые.
– Ах, боже мой! – расстраивался Филипп Филиппович.
– До чего вредное животное! – отозвался вдруг Шариков и выехал на корточках с суповой миской в руке.
Борменталь захлопнул дверь, не выдержал и засмеялся. Ноздри Филиппа Филипповича раздулись, очки вспыхнули.
– Вы про кого говорите? – спросил он у Шарикова с высоты, – позвольте узнать.
– Про кота я говорю. Такая сволочь, – ответил Шариков, бегая глазами.
– Знаете, Шариков, – переводя дух, отозвался Филипп Филиппович, – я положительно не видал более наглого существа, чем вы.
Борменталь хихикнул.
– Вы, – продолжал Филипп Филиппович, – просто нахал. Как вы смеете это говорить? Вы всё это учинили и ещё позволяете… Да нет! Это чёрт знает что такое!
– Шариков, скажите мне, пожалуйста, – заговорил Борменталь, – сколько времени вы ещё будете гоняться за котами? Стыдитесь! Ведь это же безобразие! Дикарь!
– Какой я дикарь? – хмуро отозвался Шариков, – ничего я не дикарь. Его терпеть в квартире невозможно. Только и ищет – как бы что своровать. Фарш слопал у Дарьи. Я его поучить хотел.
– Вас бы самого поучить! – ответил Филипп Филиппович, – вы поглядите на свою физиономию в зеркале.
– Чуть глаза не лишил, – мрачно отозвался Шариков, трогая глаз мокрой грязной рукой.
Когда чёрный от влаги паркет несколько подсох, все зеркала покрылись банным налётом и звонки прекратились. Филипп Филиппович в сафьяновых красных туфлях стоял в передней.
– Вот вам, Фёдор.
– Покорнейше благодарю.
– Переоденьтесь сейчас же. Да, вот что: выпейте у Дарьи Петровны водки.
– Покорнейше благодарю, – Фёдор помялся, потом сказал. – Тут ещё, Филипп Филиппович. Я извиняюсь, уж прямо и совестно. Только – за стекло в седьмой квартире… Гражданин Шариков камнями швырял…
– В кота? – спросил Филипп Филиппович, хмурясь, как облако.
– То-то, что в хозяина квартиры. Он уж в суд грозился подать.
– Чёрт!
– Кухарку Шариков ихнюю обнял, а тот его гнать стал. Ну, повздорили.
– Ради бога, вы мне всегда сообщайте сразу о таких вещах! Сколько нужно?