Мчатся бурные реки твои по-армянски,С гор слезами сбегают ручьи по-армянски,По-армянски твоя расцветает весна.В рощах — говор и пенье пичуг по-армянски,В пашню крепко врезается плуг по-армянски,По-армянски нетленны твои письмена.Глубь рассветных небес горяча по-армянски,Столкновенье согласных, звучат по-армянски,По-армянски взрываясь, звенит, как струна.Кузнецов твоих руки крепки по-армянски,На полях зеленеют ростки по-армянски,По-армянски таится в камнях тишина.Сколько раз ты, казалось, из рук уплывала,Но ты нашей осталась,
и ввысь, как бывало,По-армянски возносится гор крутизна.Вздох теснин твоих скорбен и тих по-армянски,Чтим почивших страдальцев твоих по-армянски,По-армянски печаль твоя мне суждена.Лишь бы все, чем живу, чем дышу, сохранилось.И потом — что ни сталось бы, что б ни случилось —Будут плакать ручьями снега по-армянски,Будут весны вбегать на луга по-армянски —По-армянски — вовеки, во все времена.
Зеленый тополь Наири
Красуешься под ветерком, сверкаешь свежею листвой,Дневной дороге тень даришь, глубокой ночью ждешь зари.В теснинах сердца моего звонкоголосый говор твой,О дальний, дальний, дальний мой, зеленый тополь Наири!Ах, как взметнувшийся костер, стоит зеленый твой огонь,Я издали тебя молю, гори, мой трепетный, гори!Изжаждавшиеся поля желанною прохладой тронь,О дальний, дальний, дальний мой, зеленый тополь Наири!Поет мой жаворонок-сын, играючи в тени твоей.Его получше приголубь, порадостнее одари,Листвой веселой осени, отцовской ласкою согрей,О дальний, дальний, дальний мой, зеленый тополь Наири!Меча и пламени певец, хочу я лишь твоей любви,И если в праведном бою прикажет родина: «Умри!» —Умру, чтоб вольным быть тебе, исчезну я, а ты живи,О дальний, дальний, дальний мой, зеленый тополь Наири!
«За старой садовой оградой…»
За старой садовой оградойРучей пробегает легко,Дыхание нашего садаНесет далеко, далеко.Сверкающим, благоуханным,Бессонно стремится вперед,Сливается вдруг с ВоротаномИ дальше бежит и поет.С ним шепчутся клены и вязы,Песок золотится на дне,Таким он дошел до Араза,Волной прикипая к волне.Слился с шумнопенным Аразом,Но тут еще песня не вся —Он в море врывается разом,Дыхание сада неся…За старой садовой оградойРучей пробегает легко,Дыхание нашего садаНесет далеко, далеко.
Маро Маркарян (р. 1916)
«Я в мир пришла как под хмельком…»
Я в мир пришла как под хмелькомИ оттого иду не в такт,Я изнутри обожженаИ оттого иду не так.В круговоротНевзгод, заботРастерянно погружена,Я выровнять пытаюсь шаг —Не получается никак!Швыряет жизнь и в свет и в мрак,И сердце тайно устает.Всем улыбаюсь на ходу,Кто мне знаком и незнаком.С ноги сбиваясь, я идуКак в полусне, как под хмельком.
«Умолкла душа, опустела душа…»
Умолкла душа, опустела душа,Подобно покинутой хижине ветхой,И н'a сердце пала печаль, как туман,И сердце зашлось от горечи едкой.Но кто ж так бесследно меня потерял?Но кто ж меня так незаметно забыл?Зачем я средь этой ненастной мглыДержусь, уцепившись за выступ скалы,Сломавшейся веткой?
«Но все ведь и было только затем…»
Но все ведь и было только затем,Чтобы ты был.Жизнь
мне дала все, что могла,Кроме тебя.И я осталась ни с чем,Совсем ни с чем.Многозвучный мир без тебяИ глух и нем.Кроме тебя, жизнь мне далаВсе, что могла,А нужна была лишь затем,Чтобы ты был.
«Что вижу в дальней дали дней?..»
Что вижу в дальней дали дней?Верхушки черные плетней,Терновник в связках синих бус…Как терпки ягоды на вкус!Там тишина вплелась в кусты.Крапивы заросли густы, —Они стремятся ввысь, колебляСвои готические стеблиВ руинах крепостной стены.Сквозь пол, сквозь каменные плитыПробилась травка там, где скрытыГлухие тайны старины…
«Клочки тумана в сучьях дуба…»
Клочки тумана в сучьях дуба,Нагнувшегося со скалы.Средь плотной мутно-белой мглыНи вести, ни следа, ни знакаО затерявшемся селенье.Лишь белый океан вокруг,Как призрак светопреставленья.И вдруг так славно, так беззлобноЗалаяла вблизи собака,И этот звонкий добрый звукО камень бьется дробно-дробно…
«Вот глинобитная хибарка…»
Вот глинобитная хибаркаС одним-единственным окномИ с плоской кровлею, — на нейПо краю — маки рдеют ярко,В середке — поле подо льном.В хибарке сладок запах пряныйОт вянущих пучков тимьяна;Косички лука, чеснокаСвисают из-под потолка.Вязанки хвороста вповалкуЛежат у глиняной стены,И вид у них сиротский, жалкий.На полках — миски, чугуныИ меднозвучные котлы, —Чуть тронуть — слышен гул набата.В углу, где всей семьей ухваты,Местечко есть и для метлы.А за порогом — шелковицаРастет у самого окна.Есть ветка у нее одна,Случилось, бедной, надломиться:Так часто мы ее сгибали,Что не согнули, а сломали,Но боль она превозмогла,Надломленная, зеленела,Дарила ягодами нас.Я всей душой ее жалела,О ней горюю посейчас, —Надломленная, зеленела,Дарила ягодами нас…
«Что видела я…»
Что видела я,Что помнится мне?Наш тополь не дрогнет листком в тишине,Зато уж под ветром шумит и шумит,Как будто всю душу ему раскачали;А пшат осыпает свои янтариВ дорожную пыль, и всю ночь до зариОн шепчет о чьей-то печали…
«Часто снится, будто я…»
Часто снится, будто яПоезд мой догнать пытаюсь.Отвлеклась неосторожноВздором, суетой ничтожной,Сущей чепухой и вдругВижу — поезд мой уходит.Пусто и темно вокруг.Слышу перестук тревожный,Тише он звучит, теряясьВ глубине души моей.Все уносит он с собою.С безнадежною мольбоюВслед бегу и спотыкаюсь,Поезд мой догнать пытаюсь…Этот сон всего страшней.
«И сребролистый пшат…»
И сребролистый пшат,Грустящий над водой,И пустота дорогВ полдневной знойной мгле.Где ширь безгрешных нивЖелта,Желта,Желта,И одинокий дроздНа сумрачной скале,И магия имен,Презревших тлен времен,Гранитною плитойПриникнувших к земле…
