Избранное
Шрифт:
— Человек должен когда-нибудь погибнуть, — сказал он.
— Тебе нечего делать здесь. Брось все это, возвращайся и забудь обо всем.
— Но ведь и ты мог бы сделать то же самое, Карл Паттон.
— Я?! Вернуться?! — воскликнул я. — Ну уж нет, благодарю. Я еще не закончил своих дел.
Он кивнул.
— Человек должен всегда доводить свои дела до конца. Иначе он ничем не будет отличаться от снежинки, гонимой ветром.
— Так ты, значит, думаешь, что это игра?! — рявкнул я. — Состязание?! Исполни или погибни, или, может быть, и то и другое вместе, и пусть победит сильнейший?
— А с кем мне еще состязаться, Карл Паттон? Разве мы с тобой не товарищи, идущие бок о бок?
— Мы чужие
— Ты отправился в путь, чтобы спасти жизнь беспомощных потому, что это твой долг.
— Да, мой, но не твой! Ведь ты-то не обязан сворачивать себе шею в этих горах! Ты спокойно можешь покинуть пределы этой фабрики льда и до конца дней своих дожить героем человечества, имея в своем распоряжении все, чего душа пожелает…
— То, чего бы я пожелал, никто не в силах мне дать.
— Должно быть, ты ненавидишь нас, — заметил я. — Ведь мы — чужаки, которые явились сюда и погубили твой мир.
— Разве можно ненавидеть силу природы?
— Хорошо, тогда что же ты ненавидишь?
На какое-то время мне показалось, что он не станет отвечать на этот вопрос. Но он произнес:
— Я ненавижу труса в своей душе. Голос, который нашептывает спасительные советы. Но если бы я бежал и тем самым спас свою плоть, каким бы духом она потом жила и освещалась?
— Если хочешь бежать, беги! — почти закричал я. — Ты проиграешь эти гонки, великан! Отступи, пока не поздно!
— Нет, я пойду дальше, пока смогу. Если мне повезет, то плоть моя погибнет раньше духа.
— Дух, дух, черт побери! У тебя же просто мания самоубийства!
— Что ж, тогда я в неплохой компании, Карл Паттон.
Отвечать ему я не стал.
Во время следующего перехода мы преодолели стомильный рубеж. Мы перевалили еще через один хребет, который был гораздо выше предыдущего. Холод стоял по-настоящему арктический, а ветер был подобен летающему лезвию. Луна зашла, и начало светать. Когда мы проходили милях в десяти от грузового отсека, локатор сообщил мне об этом. Все системы жизнеобеспечения работали нормально. Источников питания хватило бы еще на сотню лет. Если бы даже в конце концов я загнулся по дороге, шахтеры все равно проснулись бы, через сто лет, но проснулись.
Джонни Гром являл собой теперь уже совсем печальную картину. Руки его потрескались и кровоточили, впалые щеки и растрескавшиеся бескровные губы были обморожены, кожа плотно обтянула кости. Двигался он теперь очень медленно, тяжело закутавшись в свой мех. Но он все же двигался. Я шел впереди, поддерживая темп. Пес был еще в более прискорбном состоянии, чем хозяин. Он тащился позади нас, и наши привалы обычно уходили у него на то, чтобы нагнать нас. Мало-помалу, несмотря на все мои усилия, привалы становились все длиннее и длиннее, а переходы — все короче и короче. И когда мы достигли высокогорного перевала, который, по словам верзилы, вел в пагубные места, называемые Башнями Нанди, снова был полдень. Я дошел до конца перевала, по обеим сторонам которого возвышались стены из шероховатого льда, и принялся разглядывать панораму ледяных вершин, острых, как битые бутылки, и возвышавшихся тесными рядами, как акульи зубы. Они то повышались, то понижались, и плотные их ряды тянулись до самого горизонта.
Я повернулся к великану, чтобы немного подстегнуть его и заставить сократить расстояние между нами, но он опередил меня. Он указывал на что-то и кричал, но что именно, я никак не мог разобрать из-за низкого грохота, который послышался наверху. Я взглянул вверх и увидел, что ледяная стена рушится прямо на меня.
Пол был холодным. Это был кафельный пол школьной раздевалки, а мне тогда было десять лет от роду, и я лежал лицом
Когда он сначала толкнул меня к стене, сделал мне подсечку и опрокинул на пол, я заплакал и воззвал о помощи к кольцу зрителей с горящими глазами, большинство которых сами не раз испытали на себе тяжесть огромных костлявых кулаков Супа. Никто из них даже не пошевелился, чтобы прийти мне на помощь, когда он пригнул мою голову к полу и потребовал назвать его дядюшкой. Я уже раскрыл было рот, чтобы сказать то, что мне было велено, но вместо этого плюнул прямо в его ненавистную рожу. После этого Суп окончательно вышел из себя. И теперь его рука обхватила мое горло, отжимая голову назад, а колено уперлось мне в копчик, и я знал, без малейшей тени сомнения знал, что Суп был мальчишкой, который не мог рассчитать собственные силы, и что он напряжет все свои растущие мышцы со всей силой, на которую они были способны, охваченный и несомый удивительной, только что открывшейся ему силой его собственных мускулов. И он будет выгибать мне спину до тех пор, пока позвоночник не сломается, и тогда я умру, умру, умру, буду мертвым всегда, погибнув от руки идиота.
Если я только не ухитрюсь спастись. Ведь я значительно умнее, чем Суп… да и умнее всех остальных. Человек подчинил себе животных силой ума, а ведь Суп был самым настоящим животным. Он не сможет убить меня, если я воспользуюсь своей головой, вместо того, чтобы безуспешно сопротивляться нажиму тела, которое в два раза больше моего собственного.
Я мысленно отступил в сторону и со стороны взглянул на самого себя. Я увидел, как он стоит на коленях надо мной, ухватившись за свое собственное запястье, балансируя на одной отставленной ноге, я увидел, как, перекатившись вправо, я смогу выскользнуть из-под придавившего мою спину колена, а затем внезапным движением…
Его колено соскользнуло у меня со спины, как только я рванулся из-под него. Я рванулся изо всех сил вверх, сгибаясь пополам. Он, все еще не восстановив равновесия, стал клониться вправо, еще держа меня. Я снова рванулся из-под него, в результате чего голова моя оказалась у него под подбородком. Я протянул руки и вцепился в его жесткие рыжие волосы, а потом дернул что было сил.
Он закричал, и захвата как не бывало. Я извернулся, как уж, когда он ухватился за мои руки, все еще погруженные в его шевелюру, и вцепился зубами в его толстое ухо. Он взвыл и попытался вырваться, и тут я почувствовал, как рвется хрящ, и ощутил на губах вкус соленой крови. Он, наконец, оторвал мои руки от своей головы, потеряв при этом не только часть своих волос, но и приличные куски скальпа вместе с ними. Я увидел его лицо, искаженное, как маска какого-то демона. Он отшатнулся от меня, все еще держа меня за запястья. Тогда я двинул ему коленом в пах и увидел, как его лицо стало серым, как глина. Я вскочил на ноги. Он скорчился, согнувшись почти пополам и издавая какие-то сдавленные звуки. Я прицелился и сильно ударил его ногой прямо в рот. И пока у аудитории не проснулись зачаточные понятия о справедливости и меня не оттащили от него, я успел еще дважды, тщательно прицелившись, отвесить ему полноценные пинки в лицо.
Около меня что-то пошевелилось. Я услышал, как что-то твердое трется обо что-то такое же твердое. Пробился свет. Я глубоко вздохнул и увидел белобородое лицо древнего человека, издалека глядящее на меня — как будто я лежу на дне глубокого колодца…
— Ты все еще живешь, Карл Паттон, — голос великана словно эхо доносился откуда-то издалека. Я увидел, как его огромные руки тянутся ко мне, охватывают глыбу льда, очень медленно отваливают ее в сторону. Волосы его покрыты снегом, в бороде сверкают льдинки. Изо рта у него валит пар.