Избранное
Шрифт:
Вое посмотрел на Милонича и согласился.
— Тем лучше, — сказал он. — Для нас это действительно была самая тяжелая проблема.
Вейо толкнул меня локтем в бок и шепнул:
— Видишь, как складывается дело! Говори спасибо брату Расстриге, что еще сегодня вечером будешь разговаривать с Вишенкой!
По дороге мы завернули к Мило подбодрить его. Он лежал на постели из сухой опавшей листвы, покрытой войлочной подстилкой, был все еще в огне и красный, как сукно. Ему было жалко, что мы расстаемся, но он и не попытался нас задержать, даже поторапливал и только сильно тряс нам руки. Вейо неожиданно наклонился к нему и поцеловал — от этого поцелуя меня пробрала какая-то дрожь,
— Ты всегда был мне мил, — обратился Вейо к Мило, — а теперь я скажу тебе это в глаза. Постарайся поправиться, и уже в первую же операцию мы опять пойдем вместе!
И мы начали подниматься по узкой трудной тропке, упирающейся в верх теснины, обглоданной скатывающимися глыбами и изрытой потоками. Перед нами, высоко в небе, торчала длинная винтовка проводника, этого нашего недоверчивого знакомца. За ним шел Вейо, потом Вишня, я, Мичо, Рашко и все остальные. Беспокойный, как всегда, может, даже больше обычного, Вейо перебегал вверх-вниз, стараясь завязать разговор с молчаливым проводником, и возвращался, чтобы подбодрить Митро Милонича какой-нибудь шуткой, придуманной им по пути. Так я стечением обстоятельств остался наедине с Вишней. Я помогал ей при подъемах, поддерживал, когда она поскальзывалась, и становился осторожнее, когда она меня предостерегала на осыпях и завалах, которые возникали перед нами. Нужно было о чем-то говорить, но я не знал о чем. Вся огромная Вселенная, которая нас невероятно осаждала миллиардами своих тайн и огней, не могла мне одолжить даже самого крохотного повода для разговора. В руке я держал маленькую руку Вишни, крепкую, гладкую и горячую — ее тепло вливалось в меня, поэтому сердце мое стучало такими тяжелыми ударами, лишая меня дыхания.
— Если дождемся лучших дней, — сказал я наконец, — и если дорога приведет меня сюда — можно я тебя поищу, Вишня, и где я тебя найду?
Она молчала какое-то время — я уже было испугался, что разорвал нежную ткань нашей связи, и смирился с этой потерей. Она наклонилась и полушепотом назвала мне село и дом на горе, а ее горячее дыхание опалило мне щеку. Больше мне нечего было у нее ни спросить, ни сказать ей, да и она ничего не требовала.
Мы шли свыше двух часов, вышли к отвесной скале, возле которой наша тропка прижималась, местами узкая как мосток. И тут, где-то совсем близко, послышались эти крики… Чуть глуше, ослабленные в силе и обедненные в тонах, но тем ужаснее — сведенные до визга…
— Еще жива, — сказал проводник сухим замогильным голосом.
— Затихает, — отозвался кто-то позади. — Если сегодня не вытащим, завтра не надо будет и приходить к ней, сама кончится.
Мы поторопились, задыхающиеся и вспотевшие, тогда как крики постепенно гасли и совсем прекратились. Справа от скалы протянулась поросшая лесом котловина, мрачная, точно котел со смолой, и наполненная запахами гнили, грибов и болот. В верхушках деревьев завывают отзвуки непрерывной далекой пальбы, а молодые листья трепещут, точно на ветру. На выгоне над долиной разбросаны разреженные сосны; словно какая осторожная разведка, поднимаются они на плоскогорье, освещенное луной, которая оттуда стекает вниз, сходит нам навстречу, озаряя серые и перламутровые вершины гребней.
Проводник снимает обувь и неслышно исчезает. Вскоре он возвращается и торопливо ведет нас назад.
— Караульные у них всполошились, — говорит. — Боюсь я: не решили ли они эту несчастную использовать как наживку на крючок, предназначенный для нас.
— Я в это не верю, — говорит Вейо и смотрит на него
— Если не веришь, вот тебе травы, вот тебе луга, иди сам, — сердито сипит проводник и, видя, что Вейо снимает обувь, добавляет: — Только хорошо разведай, нельзя людей вести в приготовленную мышеловку! И осторожней там сам!
Долго продолжалась и прилично измучила нас ожиданием эта разведка Вейо. Луна подошла к нам, и мы должны были отойти к лесу, чтобы нас не заметили. Тут мы засомневались, уж не заблудился ли Вейо — места ему незнакомые, не может сориентироваться, потому что осветленная луной поверхность постоянно увеличивается, а тем самым меняются пейзажи и расстояния. Мы уже было совсем забеспокоились и разозлились, когда он появился.
— Видел караульных, — говорит. — Ушли к нам в тыл, проводил я их метров на двести. Пока они вернутся, будет у нас время выбраться на скалу, может, дьяволы не вынесут их прямо на нас. Ну, двинулись, что ли?
Мы двинулись — проводник впереди, мы на некотором расстоянии за ним. Беззвучно движемся в тени и проползаем узкий клочок, освещенный луной. Опять вошли в тень складок горы, и все вроде бы шло как надо — как вдруг под чьей-то ногой хрустнула сухая веточка, и словно бы этого знака все ждало. Из-за наших спин залаяли два автомата, на плоскогорье впереди нас загрохотал пулемет, в лагере завыла сирена. Пули свистели над нашими головами и зарывались в сухую землю.
Трудно было поверить, что это только случайное стечение несчастных обстоятельств. Нет, это действительно была западня, поставленная, может, три или четыре ночи назад, которая ждала нас и дождалась. Может, они не думали, что поймают коммунистов, может, не знали, что мы тут, но они наверняка знали: кто-нибудь придет спасать несчастную девушку; вот они и хотели поймать того, кто придет, — чтобы окровавить свое оружие и чтобы было чем похвалиться, когда в ореоле славы вернутся они из окровавленной земли Карадага.
Путь к отступлению нам был отрезан. Западня захлопнулась.
На все предложения сдаться мы отвечали молчанием. Нам оставалось выбрать один из двух возможных видов смерти: кинуться назад, к лесу, и погибнуть скошенными пулеметными очередями или взобраться на скалу и повторить путь несчастной девушки. Я был за первое, только не знал, что делать с рукой Вишни, когда пойдем в атаку, ведь она все еще оставалась в моей руке.
— Мы погибаем, Вишня, — сказал я ей. — Будь мужественной, похоже, нет нам спасенья.
Но тут Вейо взялся исправить свою ошибку. Он определил, откуда вели огонь, вместе с проводником установил пулемет. Ударил во всю мощь: один-два-три-четыре…
Я даже не представлял себе, что совсем обычный пулемет, несчастный «козел» из вооружения бывшей югославской армии, измученный и разбитый, может наделать столько шуму, успокоить и сразить неприятеля — и все это самыми обычными крагуевскими пулями! Мы перебежали очищенное пространство, перепрыгнули через разбитый станковый пулемет неприятеля и его прислугу и оказались в спасительном лесу, в котором пахло дымом, порохом и Вишней, что бежала с револьвером впереди меня. Оттуда мы принялись стрелять туда, где опять слышались крики и стрельба.
— Отходи, Вейо, — кричит Митар Милонич. — Только тебя ждем, Вейо, быстрей шевелись!
Наш пулемет еще разок затрещал и замолчал. Хорошо, наверное, они пошли, ждем их. Пока ждем, вокруг свистят пули, свистят все гуще и злобнее, а наших оттуда нет. Я и Рашко недобро переглядываемся и идем наверх. Перебежали узкую полоску, освещенную луной, и в затененном месте встречаем проводника — он ползет на четвереньках, тащит Вейо, волочит его пулемет и свою винтовку, чтобы ничего не пропало.