Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
— Очень интересно, — вежливо улыбнулась Маша, — у тебя уже есть в голове готовые сюжеты?
— Сколько угодно! — он закатил глаза, прикусил губу, застыл на несколько секунд в глубокой задумчивости и вдруг выпалил:
— Слушай, ты есть хочешь?
— Да, наверное, — кивнула Маша.
— Тогда пошли. Я угощаю. Я редко угощаю женщин, но ты мне нравишься.
В лифте он прилип к зеркалу и забыл о Маше, пригладил ладонями волосы, оскалился, принялся рассматривать свои отличные зубы. Когда лифт остановился, внезапно ткнул Машу пальцем в спину и сказал:
— Пиф-паф, мы приехали.
В подвальном буфете было
— А Вику ты, значит, никогда не видела? — спросил он, расставляя тарелки на столе. Маша грустно помотала головой.
— А Бриттена?
— Пару раз, мельком.
— Слушай, а что там в Америке говорят об этом убийстве? — он принялся выковыривать жир из ломтика сырокопченой колбасы и складывать его на край тарелки. — Какая вообще была реакция?
— У кого?
— Ну, например, у Хогана, и вообще у всех.
— Какая может быть реакция на убийство? — Маша пожала плечами. — Шок, возмущение, жалость. У Томаса осталось трое детей.
— Ага, ага, — кивнул Феликс и сунул в рот дырявый кусок колбасы, — а в новостях показали?
— Да, был небольшой сюжет. Но я не видела.
— Сугубо между нами, сначала у нас с Викой кое-что наклевывалось, ну, ты понимаешь, — вдруг сообщил Феликс интимным шепотом, — я такие вещи чувствую, опыт кое-какой имеется, женским вниманием, как говорится, никогда обойден не был. Тут, кстати, недавно одна фотомодель, все как надо, сто девяносто, ноги вообще нереальные, — он отрубил ладонью черту метрах в полутора от пола и часто, печально заморгал, — но ничего не вышло. Понимаешь, она носит трусы и лифчик разных цветов. Я этого не выношу. Ладно, это совсем другая песня, — он лирически вздохнул и на миг прикрыл глаза, — что касается Вики, то, конечно, когда к ней стал подъезжать сам Жека, у нее уже выбора не было.
— Кто такой Жека? — шепотом спросила Маша.
— Рязанцев. Он на Вику очень серьезно запал, очень. Конечно, она не могла отказать.
— Как же его жена?
— А при чем здесь жена? — поморщился Феликс. — Галина Дмитриевна женщина, мягко говоря, странная, такая вся из себя высокодуховная. На мой взгляд, просто сдвинутая. Она укатила в Венецию, вроде решила учиться живописи на старости лет. Да и вообще, одно другому не мешает. Вот мне интересно, чисто психологически, что для него круче — смерть Вики или ее отношения с Бриттеном? Видела бы ты, что с ним было вчера после анонимного звонка! Как его корежило, ужас. Хорошо, вовремя успели камеру убрать. Я уж думал, придется “скорую” вызывать. И главное, звонок ни хрена не отследили, оператор в штаны наложил, сразу отключился.
Между прочим, по большому счету, виноват Егорыч. Если бы он заранее предупредил Жеку о Бриттене, не было бы такого скандала. Но он возомнил себя тонким психологом, решил, что будет лучше, если Рязанцев узнает все после эфира.
— Кто такой Егорыч? — спросила Маша.
— Начальник службы безопасности Студеный Геннадий Егорович, полковник ФСБ в отставке. Вику люто ненавидел. Знаешь, сугубо между нами, — Феликс наклонился совсем близко и выставил перед Машиным лицом три пальца, — ты меня поняла?
— Не совсем, — шепотом призналась Маша.
— Если реально смотреть на вещи. Вику и Бриттена могли заказать три человека. Егорыч, сам Жека и еще один американец, Стивен Ловуд,
— А заместитель атташе? — равнодушно спросила Маша. — Ему зачем было заказывать?
— Ему Бриттен чем-то мешал. Может, и Вика тоже. По-моему, там какие-то крутые шпионские разборки, у вас же в посольстве все немножко это, — он скорчил очередную рожу, — ЦРУ, ФБР, ну, ты понимаешь.
— Нет, — покачала головой Маша, — не понимаю. Главное, не понимаю, откуда ты все это знаешь?
— А я наблюдательный, я людей насквозь вижу, со всеми их потрохами гнилыми, со всеми их сублимациями и фрустрациями.
Феликс жевал и говорил, говорил интимно и эмоционально. Иногда у него изо рта вылетали кусочки еды. Маша мужественно терпела, слушала очень внимательно и старалась не перебивать.
Глава 27
Каждое утро после часовой пробежки и легкого завтрака Андрей Евгеньевич Григорьев просматривал кипы свежих российских газет и журналов. Телевизионная антенна отлично принимала три главных российских канала. Уникальную способность старого разведчика читать между строк и слушать между фразами высоко ценили в русском секторе ЦРУ. Он умел из сомнительных сенсаций, платных разоблачений и восхвалений, косвенной рекламы и патологически подробных сводок уголовной хроники, из всего этого хаоса выуживать реальную, иногда совершенно неожиданную и секретную информацию.
Ему приходилось наблюдать, как на следующий день после громкого заказного убийства в вечернем эфире выступает очевидный заказчик этого убийства и вполне искренне печалится о заказанном. Или как истекает разоблачительным поносом популярный тележурналист, отрабатывая деньги, вложенные в него теневым олигархом. Андрей Евгеньевич ухмылялся, глядя на экран. Он предвидел, что олигарху довольно скоро придется самому захлебнуться в этом жидком дерьме, им же оплаченном.
Григорьев хихикал и урчал, как сытый кот, читая мужественную исповедь какого-нибудь пожилого нахала, метящего во власть и бесстрашно разоблачавшего тех, кто уже не имеет никакого влияния и нисколько не опасен. Нахалу ничего не светило. Он был слишком глуп и труслив. Впрочем, при таких бедных талантах мелькнуть в прессе и на экране хотя бы пару раз — уже великая победа. Может, ему этого будет довольно на всю оставшуюся жизнь?
Но особенно любопытно было видеть на экране старинных знакомых в новых ролях. Вот благообразный сладкий старичок, президент одной из бывших советских республик, трогательный, нежный, кушает творожок с изюмом на завтрак. Длинная челка, давно седая, зализана назад, со лба к макушке. Всю жизнь он носил одну прическу, неудобную и совершенно не шедшую ему. Жидкие, промазанные липким гелем пряди падали ему на лоб, он встряхивал головой, и в этом резком жесте читалась какая-то подростковая нервозная неуверенность, мучительное желание нравиться, производить сильное впечатление.