Избранные диалоги
Шрифт:
Федр. Ну вот, нашел чем испугать! Но что за речь и почему?
Сократ. Лишь только я собрался, друг мой, переходить речку, {C} как вдруг мой демон 133 подал мне обычное знамение, что всегда удерживает меня, когда я что-нибудь собираюсь сделать: мне будто послышался тотчас же какой-то голос, не разрешавший мне уйти, прежде чем я не искуплю свой проступок перед божеством. Я ведь прорицатель, хоть и неважный, вроде плохих писцов, — настолько, чтобы самому можно было обойтись. Я уже ясно понимаю свой проступок; ведь душа — тоже вещая. Еще когда я говорил ту свою речь, меня что-то тревожило и смущало: {D} а вдруг я, по словам Ивика, 134 за нерадение о богах
133
…мой демон… — Так Сократ называл «внутренний голос», который, как
134
…по словам Ивика… — Ивик — лирический греческий поэт VI века до н. э. Цитируемое Сократом место в издании Бергка гласит: «Боюсь, чтоб чести у людей не купить ценой нечестья пред богами» (Пер. В. Вересаева).
Теперь же я чувствую, в чем мой проступок.
Федр. О чем ты говоришь?
Сократ. Ужасную, Федр, ужасную речь ты и сам принес, и меня вынудил сказать.
Федр. Как так?
Сократ. Нелепую и даже немного нечестивую — а какая речь может быть еще ужаснее?
Федр. Никакая, если только ты прав.
Сократ. Да как же? Разве ты не считаешь Эрота сыном Афродиты и богом?
Федр. Действительно так утверждают.
Сократ. Но не Лисий и не ты в той речи, которую ты произнес моими устами, {E} околдованными тобою. Если же Эрот бог или хоть божествен — а это ведь так, — то он никак не может быть злом, между тем в обеих речах, что мы сейчас о нем сказали, он представлен как некое зло. Этим они погрешили перед Эротом, вдобавок их глупость настолько чванлива, что хотя в них не утверждалось ничего здравого и верного, {243} однако они кичливо притязали на значительность — лишь бы провести людишек и прославиться среди них. Да, друг мой, мне необходимо очиститься. Для погрешающих против священных сказаний есть одно древнее очищение, Гомер его не знал, а Стесихор 135 знал: лишившись зрения за поношение Елены, он не был так недогадлив, как Гомер, но понял причину и, будучи причастен Музам, тотчас же сочинил:
135
Стр. 205. Стесихор — лирический греческий поэт VII-VI веков до н. э. В стихотворении, посвященном истории Елены Прекрасной, Стесихор признал поведение Елены преступным и был за это, по преданию, наказан слепотой. Впоследствии написал «покаянную песнь» («палинодию»), в которой отрекся от написанного в первой песне. За это боги возвратили ему зрение. Гомер не сделал того же и остался слепцом.
а сочинив всю так называемую «Покаянную песнь», он сразу же прозрел. Так вот в этом деле я буду умнее их: прежде чем со мной что-нибудь приключится за поношение Эрота, я попытаюсь пропеть ему покаянную песнь уже с непокрытой головой, а не закрываясь, как раньше, от стыда.
Федр. Для меня, Сократ, нет ничего приятнее этих твоих слов.
Сократ. Ты, конечно, понимаешь, добрый мой Федр, насколько бесстыдно {C} были сказаны те речи — и моя, и та, что ты прочел по свитку. Если бы какому-нибудь человеку благородного и кроткого нрава, влюбленному или раньше когда-нибудь любившему такого же человека, довелось услышать, как мы утверждали, что влюбленные из-за пустяков становятся злейшими врагами возлюбленных и досаждают им недоброжелательством и приносят вред, — разве он, по-твоему, не подумал бы, что слышит речи людей, воспитанных среди матросов 136 и не видавших никогда, как любит свободный человек, и разве он хоть в чем-нибудь согласился бы с нами, когда мы хулили {D} Эрота?
136
Стр. 206 …среди матросов… — У образованных афинян матросы считались образцом грубости и некультурности.
Федр. Нет, Сократ, клянусь Зевсом!
Сократ. И вот, устыдившись такого человека и убоявшись самого Эрота, я желаю своей речью, словно пресной водой, смыть с себя всю эту морскую соленую горечь, заполнившую наш слух. Советую и Лисию как можно скорее написать о том, что, при прочих равных, надо больше угождать влюбленному, чем равнодушному.
Федр. Можешь мне поверить, так оно и будет. Если ты скажешь похвальное слово влюбленному, я непременно заставлю и Лисия, {E} в свою очередь, написать сочинение о том же самом.
Сократ. Верю, пока ты будешь все таким же, как теперь.
Федр. Так начинай смелее!
Сократ. А где же у меня тот юноша, к которому я обращался с речью? Пусть он и это выслушает, а то, не выслушав этого, он еще поспешит угождать тому, кто его не любит.
Федр. Он возле тебя, совсем близко, всегда, когда ты захочешь.
Сократ. Так вот, прекрасный юноша, заметь себе:
137
Стр. 207 …речью Федра, сына Питокла, мирринусийца… речью Стесихора, сына Эвфема, гимерийца… — Полностью приводя имена, Сократ подчеркивает значение каждого из них: Федр — «сияющий, радостный, веселый», сын Питокла — «уверенного в славе», мирринусиец — «живущий среди миртов»; получается характеристика избалованного Федра. С ним контрастирует Стесихор — «устроитель хоров», сын Эвфема — «благоговения», из Гимеры, что значит и имя города, и «любовное томление».
будто, даже когда есть влюбленный, следует угождать скорее равнодушному из-за того, что один исступлен, а другой в здравом уме. Если бы исступление было попросту злом, то это было бы сказано правильно. Между тем величайшие блага дает нам исступление, правда, когда оно уделяется нам как божий дар. {B} Прорицательница в Дельфах 138 и жрицы в Додоне 139 в исступлении сделали много хорошего для Эллады и отдельным людям, и целым народам, а в здравом уме — мало или вовсе ничего. И если мы стали бы говорить о Сивилле и других, которые благодаря божественному дару прорицания множеством предсказаний многих направили на верный путь в будущем, то мы бы потратили слова на то, что всякому ясно. Но вот на что стоит сослаться: древние, которые давали имена вещам, 140 не считали исступление безобразным или позорным — иначе бы они не прозвали «маническим» то прекраснейшее искусство, {C} которое позволяет судить о будущем. Нет, считая его прекрасным, если оно появляется по божественному определению, они и дали ему это имя, а наши современники, по невежеству вставив букву «т», называют его «мантическим». Точно так же и тот вид гадания, когда сведущие люди пытают грядущее по птицам и другим знамениям, в которых, словно нарочно, заключен для человеческого ума смысл и даже знание будущих событий, древние назвали ойоноистикой [или гаданием посредством ума], {D} а теперь называют попросту «ойонистикой» [или птицегаданием], с омегой ради пышности. Так вот, насколько прорицание совершеннее и ценнее птицегадания и по имени и по существу — настолько же, по свидетельству древних, исступление, даруемое богом, прекраснее здравомыслия, свойственного людям.
138
…прорицательница в Дельфах… — Пифия.
139
В Додоне (Эпир) находился оракул Зевса.
140
…древние, которые давали имена вещам… — непереводимая игра слов: mantika — гадание; manika — все безумное. И далее Сократ говорит, что древнее искусство прорицания посредством мнения («oionoistike», от «oiesis» — «мнение») современники заменили искусством прорицания по полету и крику птиц («oionistike», от «oionos» — вещая птица). Заменив в древнем слове краткое «о» на долгое, они заменили древний глубокий смысл гадания, основывавшего на «мнении», на «мысли», — извращенным смыслом, согласно которому основа гадания — не мысль, а «вещая птица».
Избавление от болезней, от крайних бедствий, от тяготевшего издревле божьего гнева бывало найдено благодаря исступлению, появившемуся откуда-то в некоторых родах и дававшему прорицание тем, {E} кому это требовалось. Исступление заставляло прибегать к молитвам и служению богам, отчего удостоивалось очищения и посвящения в таинства и тем ограждало от напастей и на нынешнее и на будущее время того, кем овладевало, и приносило избавление от нынешних зол подлинно {245} исступленным и одержимым.
Третий вид одержимости и исступления — от Муз, оно охватывает нежную и непорочную душу, пробуждает ее, заставляет излить вакхический восторг в песнопениях и в иных родах поэзии и, украшая несчетное множество деяний предков, воспитывает потомков. Кто же без ниспосланного Музами исступления подходит к порогу творчества, в уверенности, что благодаря одной сноровке станет изрядным поэтом, тот немощен, и все созданное человеком здравомыслящим затмится творениями исступленных.
{B} Вот сколько — и еще больше — могу я привести примеров, когда приносит благо исступление, даруемое богами. Так что не надо нам его бояться, и пусть нас не собьет с толку и не запугивает ни одна речь, если в ней утверждают, будто дружить следует с человеком здравомыслящим, а не с тем, кто охвачен порывом. Пускай себе торжествуют победу те, кто докажет к тому же, что не на пользу влюбленному и его любимцу боги ниспосылают любовь, — нам надлежит доказать, что дело {C} обстоит как раз наоборот и что подобное исступление боги посылают на величайшее счастье. Такому доказательству ваши искусники не поверят, зато поверят люди мудрые. Прежде всего надо вникнуть в подлинную природу божественной и человеческой души, рассмотрев, что она испытывает и что творит. Начало же доказательства следующее: