Избранные эссе
Шрифт:
Ведь как бы пламенна ни была наша вера в светлый завтрашний день, как бы мы ни жаждали его, — мы должны помнить, что на нашем пути могут быть иные срывы и неудачи. Или человеческое творчество пойдет слишком мерзким путем, не сумев подчинить себя непоколебимым началам веры. Или надежда на завтрашний свет может быть недостаточно действительна и распылится в мечтаниях, дав орудия действиям темной силы. Или разъединение заставит говорить людей на разных языках и не поймут они друг друга. Или, опаленные первым лучом рассвета, мы так уверуем в свои силы, что начнем
И вот, дабы бороться со всеми этими искушениями и опасностями, нам надлежит окружить все пути русского творческого духа молитвой. Нам надлежит молиться о всех тех, — по именам нам неведомых, — кому предстоит стать новыми путеводными маяками русской духовной культуры. О духовных вождях, видящих дальние цели и светящих вперед на много поколений, и о рядовых работниках на жатве духа, в деле духовного возрождения и просветления нашего народа, — надлежит нам молиться, чтобы на все их человеческие усилия легла печать благодати, чтобы все они соединились знаком любви и чтобы это соединение было во имя Христово. Тогда каждый малый из них будет больше себя, потому что Христос будет среди них и будет совершать их дела.
Нам надо молиться о нас самих, чтобы любовь наша просветилась благодатью, чтобы усилия наши были бы доброкачественны и оказались нужными для общего творчества завтрашнего русского дня. Нам надо молиться, чтобы все усилия людей, больших и малых, мудрых и немудрых, молитвенников, богословов, мыслителей, делателей, — были бы благословенны.
В каждом из нас как-то бьется единое сердце России. И в молитве о благодатном озарении наших путей это сердце, бьющееся в каждом из нас, может быть очень дерзновенным. Материнское сердце России пережило страшную Голгофу своего народа.
Сердце России помнит: поругание церкви и мученическое исповедание веры верных сынов церкви; сердце России помнит смерть тысяч своих детей в темных подвалах чека, из которых никуда не докричишься и никого не дозовешься; помнит оно голодных ребят, умирающих от голода по всем дорогам, по всей равнине русской; помнит гибельную гражданскую войну, когда русский убивал русского; помнит Соловки, где к медленной смерти ежедневными мучительствами приближаются люди; помнит изгнанных и томящихся в чужой земле; помнит растлеваемое юношество, которое насильно обращается в коммунистов.
Все пережило и все помнит сердце России, — и память эта о ежеминутно грозящей гибели и обступающей со всех сторон беспросветной тьме, — дай ему Боже великое дерзновение и великую силу его молитве.
Сердце России бьется в каждом из нас и заставляет дерзновенно молиться и дерзновенно верить, что близится воскресение, что двенадцатый час уже бьет.
В поисках синтеза (отрывок)
Источник - http://mere-marie.com/
В истории русской культуры мы можем узнать все элементы, определившие собой западную культуру.
Поскольку на Западе идеи имели длительные периоды роста и созревания, и медленно завоевывали жизнь, — постольку в истории русской культуры идеи являлись революционным путем, — они привносились в готовом виде и почти насильственно прививались к русской культуре.
Русская культура всегда ломалась, кромсалась, а потом доходила до завершения каждой идеи.
Все доводилось до конца.
Для русской культуры характерно крещение Руси в днепровских водах.
Революционно, молниеносно, почти без периода предварительного созревания, было дано христианство древней Руси. Было дано не постепенной подготовкой умов, не целым рядом подготовительных десятилетий, а как вся полнота — целиком.
Языческие боги не отступали медленно перед победоносным крестом, а Перун был низвержен во всем своем всемогуществе. Никакой «алтарь неведомому Богу» не высился до этого около него. Удар Перуну был нанесен без предупреждения и прямо в лоб.
И на Руси загорелся не только свет, а истинный пожар христианства.
Через Киевскую Русь в Московскую, минуя теснины татарщины, было перенесено русской культурой наследие Византии.
И наследие это было взято не в какой-либо части, а все целиком.
Православие целиком определило русскую духовную культуру.
А мирские, человеческие домыслы Византии, великая Константинова утопия, заменившая крест мечом, определила сознание Московской Руси.
— Москва — третий Рим. Четвертому не бывать.
Вот она, одна из первых русских утопий, окрыленная и воспламеняющая сознание московского человека.
И в ней была, конечно, доля истины. Она определила собой упорное, цепкое и страстное сколачивание великого государства. Она синтезировала в себе на долгие века все отдельные ответвления русской культуры, она вобрала и ассимилировала татарщину, противопоставила себя Востоку и Западу, — одним словом, — спеленала и вырастила русскую культуру.
Русская духовная и светская культура имела в тот период некий единый мистический лик. И если бы апокалипсис писался в то время, то ангелу русской церкви вменялись бы в заслугу и в вину все заслуги и вины синтезированной и объединенной православием русской культуры.
Итак, русская история в этом отношении шла несколько иным путем.
В том периоде, который мы можем назвать русским средневековьем, не было черт, характерных для Запада. Человеческое начало не чувствовало себя в тесноте под церковным куполом. Эмпирическая православная церковь не противопоставляла божественного начала, — раз навсегда данного и неподвижного Откровения, — текучему потоку человеческого творчества.
И если исторически можно говорить о том, что все реформы Петра определялись и подготовлялись предшествующим периодом, то говоря это, надо учитывать скорее не культуру в тесном смысле слова, а главным образом неравномерность роста внешней цивилизации России с цивилизацией Запада.