Избранные письма. 1854–1891
Шрифт:
Впрочем, теперь Страстная неделя. Поэтому продолжать не буду. Право, я бы ей на приданое дал, если бы меня сделали Генер<альным> консулом в Царьграде! Никогда не забуду, как она мне с дочерним чувством и улыбкой чинила перчатки!
Впервые опубликовано в кн.: Архимандрит Киприан. Из неизданных писем Константина Леонтьева. Париж, 1959. С. 23, 24.
1 …под покровительством Вашего дядюшки. – Т. е. барона А. Г. Жомини, ближайшего помощника канцлера кн. А. М. Горчакова.
2 Мадам —
3 Генерал — русский посол в Константинополе граф Н. П. Игнатьев.
4 …г-же баронессе… – супруге барона А. Г. Жомини.
5 Пердикари — известная в Константинополе греческая семья. Один из членов этой семьи был на русской службе консулом в Бруссе.
6 Марика, Алеко, Мария Терезия — дети Е. А. Ону.
7 Афина — горничная Е. А. Ону.
8 …алеппских садов… – т. е. садов в Алеппо, городе в северной части Сирии, славящемся своими прекрасными садами.
65. В. Г. Авсеенко
28 марта 1877 г., Оптина Пустынь
Христос Воскресе!
Многоуважаемый Василий Григорьевич, я было сначала колебался, писать ли Вам «Христос Воскресе». Думал, не покажется ли Вам этот несколько клерикальный оттенок – mauvais genre? [22] Но потом вспомнил, что сказано: кто постыдится Меня, того и Я постыжусь в день судный.
22
Дурной тон (франц.).
Вспомнил это и написал, и подумал еще, что от Бога даже зависит внушить всем знакомым моим, и Вам в том числе, такое ко мне расположение, какого они еще ни к кому не ощущали.
Каков Тургенев? По-моему, «Новь» вещь очень лукавая. Не менее хитрая, чем «Отцы и дети». В «Нови» он как будто и сочувствует, а выходит, что герои несимпатичны: в Базарове он как будто осуждал, но Базаров вышел хоть и противный, но все-таки герой. Постоянно и нашим, и вашим… или, лучше сказать, ни тем, ни другим; но ему, я думаю, это и все равно. Он доволен и тем, что заставил опять говорить о себе, возбудил и ту и другую сторону к нападкам и гневу. Плохо написано, но ловко сделано! <…>
Публикуется по автографу (ЦГАЛИ).
Василий Григорьевич Авсеенко (1842–1913) – писатель. Сначала выступал в революционно-демократическом журнале «Русское слово». В 1870-х гг. перешел на консервативные позиции (антинигилистический роман «Злой дух»). Автор ряда исторических работ. В 1883–1895 гг. редактировал газету «С.-Петербургские ведомости».
66. Вс. С. Соловьеву
28 марта 1877 г., Оптина Пустынь
<…> А мы здесь в Оптином тихом скиту с Божией помощью только что переплыли «великий океан Четыредесятницы», как говорят греки, подразумевая телесные трудности Великого поста, когда его содержишь серьезно; переплыли этот океан и стоим на берегу другого моря – разлившихся рек, от которых никуда почти из монастыря недели на
Здесь, в скиту, очень хорошо во всех отношениях (если только уметь подчиниться некоторым требованиям). Из какого окошечка своей кельи я ни взгляну, со всех сторон через низкую ограду виден мачтовый огромный сосновый и еловый бор, двор скита обширен и весь в яблонях, теперь на нем [нрзб.], а летом как в раю все в цветах и резедой пахнет, как в цветнике богатого помещика; церковь маленькая необыкновенно изящна, иконостас из розового дерева, потолок с орехом и все иконы новые с троице-сергиевским чеканным золотым фоном. Ризы богатые [нрзб.] – монахи добрые и прекрасной жизни… Мне всегда на душе легче, когда я здесь погощу. Примите к сведению, что есть еще такого рода хорошие вещи в России… <…>
Публикуется по автографу (ЦГАЛИ).
67. К. А. Губастову
2 августа 1877 г., Кудиново
<…> Впрочем (это между нами, прошу Вас), мне кажется, что царство антихриста во всяком случае близко, и в духовном смысле избранных (то есть для себя лично верующих «во едину святую, соборную, апостольскую Церковь») все будет меньше и меньше. Но эти немногие правы. <…>
События, мой друг, все растут, и Вы растете, а я все умаляюсь, смиряюсь, все гасну для мира. Равнодушия моего (даже и к Восточному вопросу, за успешное окончание которого я ручаюсь, но не верю в то, что наше и юго-славянское хамство изменят свой скверный буржуазный быт), равнодушия моего я Вам выразить даже не могу…
Молитва, одиночество, чтение духовных книг, прогулка, сигары (я теперь курю сигары, для горла), хороший кофе, ну и новая газета все-таки… больше ничего мне не нужно. И это все растет и растет.
С Марьей Владимировной мы помирились; она здесь с июня на каникулах. 15–16 августа уезжает. Она после жизни в чужих домах и после частых сношений с монахами оптинскими – неузнаваема! Мы сухи и согласны – вот все, что нужно, и я каждый день благодарю за это Бога.
Лиза раза три просилась вернуться сюда, мне очень было это больно, но я должен был строго отказать, ибо, при ее необузданности, из нашей жизни здесь вместе ничего угодного Богу выйти не может.
Теперь у меня, кроме тихой и мирной сердечной заботы о «христианской кончине живота и о добром ответе на страшном судилище Христовом», есть одна только серьезная забота: это – чтобы уплачивать в банк проценты и чтобы Кудиново не пропало. Мимоходом приходят в голову мысли – политические, литературные, социальные – одна другой свежее, но я так привык к тому, что не мне суждено их сообщить людям, что они, как падающие звезды, только мелькают, а я их и не поддерживаю… И лишь бы этот зеленый уголок мой был цел, хоть бы не брали у меня эти липовые аллеи, эти березовые рощи, эти столетние огромные вязы над прудом, который в постные дни дает мне карасей для ухи… Вот что мне нужно: Оптина близко – я недавно еще туда ездил.
Пишу насильно, с отвращением, но по благословению духовника 3-ю часть «Одиссея»; насильно, с отвращением же и так же по благословению духовника посылаю сегодня же письмо Каткову с предложением отправить меня до весны в Турцию… И все это не сам для себя, не по охоте, с глубоким отвращением и потому лишь, что делать иначе нельзя… Надо!..
А если Катков на мои условия не согласится – сознаюсь, я буду очень рад. <…>
Впервые опубликовано в журнале «Русское обозрение». 1894, ноябрь. С. 392–394.