Избранные произведения писателей Юго-Восточной Азии
Шрифт:
— Куда же он ушел, дедушка?
— В Чимахи [40] . Записался в солдаты.
— Вернется сюда с ружьем? Да, дедушка?
— Вернется? Не знаю… Может, и совсем не вернется…
— Что ты, старый!.. Это раньше так было — не возвращались из армии, — перебила его бабушка. — Пенсионер [41] Спандри говорит, что война в Аче [42] уже кончилась… теперь солдаты только и делают, что маршируют и учатся стрелять…
40
Чимахи —
41
Пенсионеры — здесь: индонезийцы, служившие в голландских колониальных войсках. После увольнения им назначалась небольшая пенсия.
42
Народная война против голландских колонизаторов на Северной Суматре, продолжавшаяся с 1873 г. по 1913 г.
Очевидно, так оно и было: я сам часто видел, как солдаты-кавалеристы — рослые и бравые, настоящие храбрецы — палили из карабинов по целям через реку.
— А где Ньямидин, дедушка?
— О!.. Он, брат, теперь хозяин… У него своя земля… Вот только мало ее, мало. Много работает Ньямидин… Трудно теперь жить. Ох трудно! А помнишь, какие он для тебя красивые игрушки делал?
— Разве ему было плохо здесь?
— Если у человека есть деньги, ему везде хорошо. Другое дело, когда их нет и не знаешь, где взять… — Старик закашлялся и долго не мог говорить. — Ох, лучше не спрашивай…
Голова дедушки Лемана опускалась все ниже и ниже. Мне показалось, что он засыпает…
Когда я, придя домой, начал рассказывать о том, что слышал у Леманов, отец строго прервал меня:
— Иди лучше умойся.
Без лишних слов я отправился в ванную. И, помню, подумал: «Почему наша ванная богаче всего дома дедушки Лемана?» Умывшись, я спросил об этом отца. Он задумался, затем неожиданно усмехнулся и начал насвистывать какой-то веселый мотив. Я обратился с этим же вопросом к матери.
Она нахмурилась:
— Уроки ты выучил? — и, решительно взяв меня за руку, повела на террасу. — Садись за книгу!
И в тот же миг я почувствовал острую боль, будто мое ухо опустили в кипящую воду.
— Больше ты туда не пойдешь! Слышишь?
С тех пор я у Леманов не появлялся.
Прошел год. Я все еще учился в первом классе. Сверстники считали меня малышом и только изредка принимали в свои игры. Как-то около дома Леманов мы играли в прятки. Я спрятался у стены. Неожиданно до моего слуха донесся незнакомый мужской голос.
— Значит, не хочешь? — сердито спросил кто-то.
— Нет, ндоро [43] . Мы бедные люди. Что правда, то правда… но честные…
— Пять рупий!
— Нет, ндоро.
— Шесть!
Молчание.
— Семь! — набавлял дену незнакомец. — Ударишь разок — вот и вся твоя работа.
Снова молчание.
— Семь с половиной! — В голосе незнакомца прозвучала угроза. — Ну вот что: мое последнее слово — десять рупий! Не хочешь — пеняй на себя!..
Я был так увлечен игрой, что не стал слушать дальше, а когда выбежал из своего укрытия, увидел чиновника в сарунге [44] и баджу с серебряными пуговицами. Он выходил из дома дедушки Лемана.
43
Ндоро —
44
Сарунг — яванский национальный костюм в виде длинной юбки. Сарунг носят и мужчины и женщины.
Спустя два-три дня я опять встретил этого человека, но, помню, он не вызвал у меня особого интереса.
Но вот наступила та страшная ночь — ночь, которая запомнилась мне на всю жизнь.
Мать, отец, я и мой младший брат сидели на скамейке у террасы. Неожиданно на месяц, который, как мне казалось, светил ярче, чем обычно, надвинулась мрачная, похожая на какое-то таинственное чудовище туча. Все вокруг погрузилось во тьму. Зашумели деревья, потом словно что-то огромное покатилось на нас, блеснула молния, и над самой головой раздался страшный удар грома.
Мы поспешили в дом.
Вдруг совсем близко прозвучал кентонг [45] . И сразу же бойко заговорили кентонги соседних гарду.
— Это с нашего гарду!.. Несчастье какое-то случилось, — проговорил отец, вставая. — Не выходите из дому. Сейчас я все узнаю.
Как теперь помню встревоженное лицо матери. Она не отвечала на мои вопросы и только испуганно вглядывалась в темные углы комнаты.
Через четверть часа вернулся отец.
— Что? — бросилась к нему мать.
45
Кентонг — полый ствол дерева, подвешиваемый вблизи гарду. Используется для сигнализации при пожарах и других бедствиях.
— Ах, этот старый Леман! Чуть не убил человека… дубинкой! Дрогнула, видно, рука у него. Помиловал аллах!..
— Старый Леман? Не может быть.
Отец только развел руками.
— Ну и что с ним теперь?
— Избили.
— Но раз он решился на преступление, почему — дубинка? Ведь при нем всегда был голок!
— Говорит, что голок — его кормилец…
— Как ты сказал, папа? — спросил я, сразу вспомнив то, что слышал когда-то в доме Леманов.
Но мой вопрос остался без ответа.
— Просто нельзя поверить!.. Такой славный старик — и на тебе! — воскликнула мать.
— Все бывает в жизни… — вздохнул отец.
Ужин прошел в полном молчании. Ни отец, ни мать не обмолвились больше ни словом, но чувствовалось, что они продолжают думать о случившемся. И мои мысли были заняты дедушкой Леманом…
Наутро жители нашего города только и говорили о ночном происшествии. А дедушка Леман как в воду канул. Вскоре до нас дошли слухи, что его приговорили к семи месяцам принудительных работ.
Отец как-то сказал матери:
— А старый Леман действительно не такой уж плохой старик… Его просто заставили. И. обещали десять рупий.
Мне сразу же припомнился случайно подслушанный разговор между дедушкой Леманом и незнакомцем в са-рунге. Когда я, задыхаясь от волнения, рассказал обо всем отцу и матери, они, вероятно не поверив, строго-настрого наказали мне молчать.
И мне не оставалось ничего другого, как хранить свою тайну глубоко в сердце. Как это было трудно и мучительно! Хотелось поведать ее кому-нибудь, кто бы понял меня и помог моему старому другу.