Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
От этого разговора Феропонт получил истинное удовольствие. Увидев, что попал в цель — в наивную и беззащитную влюблённость Лихобора, он сначала несказанно удивился, а потом пожалел своего инструктора: по всему видно, много горя и страданий принесёт ему Майола. И он снисходительно посоветовал:
— Послушай, инструктор, ты хороший парень и чувств своих скрывать не умеешь, ты мне нравишься. Так вот, внемли слову человека младшего, но в этих делах, может, более разбирающегося, чем ты: если можешь, постарайся отделаться от моей кузины. Ничего, кроме боли и
— Подай-ка мне вон тот резец, — сказал Лука.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Венька Назаров пришёл на работу, ступая будто не по земле, а по лёгким, прозрачным, розовым облакам. Вчера генеральный конструктор, сам, никто ему не напоминал, пригласил его, усадил в тяжёлое, поскрипывающее новой кожей кресло и сказал:
— Хочу вас поблагодарить, товарищ Назаров. Ваш рисунок помог мне понять одну конструкцию в самолёте, который пока существует только в воображении. Я над ним думаю. Не могу вам показать, чем именно вы мне помогли, ничего похожего на ваш рисунок в моём самолёте не будет, но вы натолкнули меня на мысль, и решение пришло именно тогда, когда я увидел ваш плакат. Вы теперь с полным правом можете считать себя членом нашего инженерного коллектива…
Венька покраснел от удовольствия.
— А сейчас нужно подумать о вашем будущем. Раз в вашей голове способна зародиться такая идея, то было бы расточительством этого не заметить. Появилась одна, не исключено, что появится и другая. Не правда ли?
Ещё ничего не понимая, Венька кивнул. Идей он может выложить на стол не одну и не две — десятки. Если не больше…
— Какое у вас образование?
— Десять классов.
— Сколько вам лет?
— Двадцать шесть, женат, есть сын.
— Из школьной программы что-нибудь помните?
— Пожалуй, даже кое-что поприбавилось. Десятилетки одной маловато, чтобы работать на нашем заводе.
— Это верно. Значит, с вашего разрешения, поступим так: я прикреплю к вам двух инженеров, они вас немного подтянут, пойдёте на подготовительные курсы в институт» а осенью — учиться. Вам нельзя без высшего образования. Я имею в виду не вечерний институт. Нужен институт нормальный, с полным отрывом от производства. Мы все кровно заинтересованы, чтобы ваши идеи стали технически обоснованными как можно скорее. Вполне вероятно, что я ошибаюсь, но рискнуть стоит.
— Студенческая стипендия маловата, — Венька вздохнул, — Как на неё проживёшь? Может, лучше вечерний? Я в лепёшку расшибусь, а одолею…
— Нет, — возразил генеральный. — Я хочу видеть вас инженером раньше. Думаю, с директором вашего завода мы договоримся. Одну минуту. — Он дотянулся до кнопки, заговорщицки сверкнув своими светлыми, восторженными глазами. — Сейчас мы попробуем.
Венька думал, что это будет невероятно сложно, уговаривать директора придётся полчаса, и вообще неизвестно,
— Скажи, сможет завод обеспечить фрезеровщику Назарову стипендию в размере средней зарплаты? — спросил генеральный.
— Это тот, что самолёты рисует? — прозвучал в комнате голос директора, он, оказывается, знал свой завод куда лучше, чем думал Венька. — В институт его хочешь?
— Да, с полным отрывом от производства.
— Ему можно. — ответил директор. — Договорились.
— Ну, вот и всё, — сказал генеральный. Он посмотрел на Веньку, у которого от волнения пересохло во рту. — Теперь принимайтесь за работу. Желаю успеха. Скоро будете мечтать уже на другой, более высокой, чем рисунки, основе.
Именно потому-то и пришёл Венька Назаров в родной цех, ступая по облакам. Взглянул в последний раз на свой плакат, украшенный сказочным самолётом, и даже засмеялся от счастья. В нашей жизни настоящий талант не может остаться незамеченным. А он, Венька Назаров, талант? Вот здесь начиналась область сомнений…
И, конечно, о своём разговоре с генеральным Венька не умолчал, всё рассказал, и в первую очередь Луке Лихобору. Феропонт стоял рядом и молча слушал, нервно дёргая себя за короткую бородку, и почему-то старался не смотреть на Веньку.
— Работа будет каторжной, но я работа не боюсь. — Назаров захлёбывался от своего счастья. — Одно страшновато — не поздно ли?
— Другие ещё позднее в институт поступают, — сказал Лихобор. — Вот я, например.
— Ты хочешь уйти с завода? — Феропонт удивлённо уставился на Луку, будто присутствие того в сорок первом цехе имело решающее, жизненно важное значение.
— Нет, я пойду на вечерний, уже договорились об этом. Ну, как мне жить без сорок первого цеха, сам подумай?
— Невозможно? — лукаво не то спросил, не то подтвердил Феропонт.
— Невозможно, — серьёзно ответил Лука.
— Работа будет каторжная, — сияя, повторил Венька. — Но кто боится работы? — И отошёл к своему станку.
— Вот когда-нибудь мы увидим, как взлетит в небо самолёт ВН-1, конструкции Вениамина Назарова, — сказал Лихобор. — Может, нам его и строить придётся…
— Нет справедливости на свете, — заявил Феропонт, когда Венька отошёл подальше от их станка. — Ну какой, скажи на милость, из него генеральный конструктор?
— А откуда же они берутся, генеральные?
— Не знаю. — Парень нахмурился, посерьёзнел. — Какая-то непонятная штука — жизнь. Гении оказываются совсем не там, где должны бы быть…
— Ты имеешь в виду себя?
— Нет, я разговорами о моей гениальности сыт по горло. Чего нет, того нет. Нам, грешным, остаётся работа…
Какая-то новая, серьёзная нотка прозвучала в голосе парня, и Лука насторожился: ох, как важно, чтобы сильнее прозвучала она, эта серьёзная нотка.
— Гёте когда-то сказал: гений — это один процент таланта и девяносто девять процентов труда, — напомнил он.