Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра
Шрифт:
Поезд, миновав станцию, мчался дальше. Вскоре пейзаж заметно изменился. Очевидно, колея свернула в глубь суши — морской горизонт, неотлучно сопровождавший их справа, исчез из поля зрения. Зато с противоположной стороны вздыбились величественные скалистые кручи каких-то гор…
Температура снаружи неожиданно понизилась — судя по тому, как внезапно окна вагонов затуманились изморозью. Кто-то чувствительный к холоду подключил в сеть систему реостатов, извивавшихся вдоль стен.
— Corpo di Bacco! — проворчал Ровелли. — «Infernal» мне сегодня совсем
Поезд в самом деле замедлил свой бег. Словно бы устав от бешеного темпа увертюры, теперь он, тяжело дыша, неспешно взбирался на предгорье. Вдруг раздался протяжный свист локомотива, скрежет резкого торможения, и поезд стал. То тут, то там из купе высовывались головы — люди пытались узнать, что случилось.
— Вот напасть! Стоим в открытом месте!
— Нет-нет! Там какой-то сигнал. Мы рядом со станцией.
— Какая здесь, к черту, может быть станция?
— Наверное, Сан-Ремо.
— Исключено. Слишком рано. А хотя бы и Сан-Ремо, зачем останавливаться? У этого поезда ближайшая стоянка только в Генуе.
— Терпение, господа! Подождем — увидим.
Лещиц внимательно смотрел на сигнал. Он ярко светил впереди наверху, по правой стороне колеи, — в виде большого фиолетового фонаря, прикрепленного к одному из плеч семафора.
— Странный сигнал, — пробормотал он, обернувшись назад, и встретил взгляд Ровелли. — Видали?
— Да. Действительно, я тоже впервые вижу такого рода железнодорожный сигнал. Что за цвет! Мне всегда казалось, что в сигнализации используется зеленый, красный, синий либо обычный белый, но что означает фиолетовый — ума не приложу.
— Господин кондуктор, — спросил кто-то у пробегавшего мимо железнодорожника, — что это за сигнал?
— А пес его знает, — растерянно бросил кондуктор и помчался дальше, к головным вагонам.
— Хорошенькая история, — пробурчал Пембертон. — Персонал и тот не понимает сигналов. Боюсь, тут что-то не в порядке. Может быть, сойти и разузнать там впереди, у машиниста?
— Выходите, выходите! — послышались голоса снаружи.
— Кто это там кричит?
В ответ под окнами загудела толпа. Очевидно, пассажиры уже гурьбой покидали вагоны.
— Ну что ж, последуем их примеру!
Вскоре состав совсем опустел. Движимая единым импульсом, толпа устремилась в сторону станции. На обочинах насыпи чернели под фиолетовым светом удлиненные силуэты мужчин, женщин, детей. Еще минуту назад шумливые и возбужденные, сейчас они шли тихо и как-то отрешенно, мерным шагом, не слишком торопясь…
Лещиц почувствовал на плече чью-то ладонь. Он обернулся и увидел сосредоточенное лицо махатмы.
— Любезный друг из Полонистана, держись теперь со мною рядом.
Профессора слегка удивил его тон, но, поскольку ученый-йог был ему симпатичен, он дружески подхватил его под локоть.
— С удовольствием, махатма.
Проходя мимо локомотива, он хотел было расспросить машиниста, но того уже не было: ушел по примеру остальных к станции, оставив поезд на произвол судьбы.
— Ничего не поделаешь, придется
— Вскоре ты удовлетворишь напрасное свое любопытство, — заверил его Ришивирада.
Но вот в нескольких десятках метров за семафором обозначились контуры здания.
— Проклятие! — вырвалось у Лещица, когда они миновали последнюю стрелку. — Здесь все выдержано в одном цвете. Взгляни, махатма! Все путевые указатели подсвечены фиолетовым. Да и сама станция тонет в нем: ни одна лампа не застеклена обычным белым колпаком, все рассеивают этот назойливый фиолетовый цвет.
— Станция Буон-Ритиро, — услышали они за спиной голос Ровелли.
— Ага, точно, — удивился Лещиц, прочтя надпись на фронтоне перронного навеса. — Означает что-то вроде «Уединения». Красивое название. Но откуда она взялась на этом маршруте?
— Я тоже, сколько ни стараюсь, не могу припомнить такой станции, это я-то, урожденный генуэзец, знающий этот край как свои пять пальцев.
— В моем путевом расписании ее тоже нет.
— Загадки, господа, сплошные загадки.
Они подошли к группе кондукторов, вяло слонявшихся по перрону.
— Почему мы не едем дальше? Чем вызвана остановка?
Те подняли на вопрошающих удивленные взгляды, словно не понимая, чего, собственно, от них хотят.
— А зачем ехать дальше? — наконец собрался с силами самый бодрый. — Плохо тут, что ли? Тишь да благодать, как в раю.
— Как у Бога за пазухой, ей-ей, — восхитился другой.
— Оттого-то, стало быть, вы и погасили свои фонари — единственные лампы с белым светом во всей этой странной округе?
Ответом были благодушные усмешки.
— А и правда — небось оттого. Чего ради противиться свету, который тут всем владеет? Да и не надобны они нам более. Так и так дальше не поедем.
— Люди добрые! — воскликнул вконец уже взбешенный Лещиц. — С ума вы, что ли, посходили? Что все это значит?
Ришивирада, мягко взяв его под руку, отвел в сторонку.
— Дорогой профессор, напрасен твой гнев. Или не видишь, что, кроме нас троих, тут, сдается, никто не возмущен сложившейся ситуацией? Или не видишь, что все выглядят вполне довольными? Чего же тогда ждать от этих простых, бесхитростных людей?
Лещиц машинально огляделся вокруг. Как раз в этот миг фиолетовый паводок словно бы с новой силой, тысячами новых огней, залил только что окутанные мраком окрестности.
У профессора и поэта одновременно вырвался восторженный вопль. Ибо чуден и грозен был представший их взору пейзаж. Железнодорожный путь, на коем почивал «Infernal», оказался узкой расщелиной, стиснутой двумя отвесными, казалось смыкающимися вверху скалистыми стенами, взмывающими ввысь километра на три. К подножию одной из этих чудовищных громад лепился вокзал Буон-Ритиро. Он припадал к ней смиренно, с кротким самоотречением измученного смертельной тревогой ребенка. Два страшных выступа на обочине скалы, две хищные лапы титана нависали над станцией, угрожая неотвратимой гибелью.