Избранные произведения в 2 томах. Том 2. Тень Бафомета

Грабинский Стефан

Осень царила и в душе Помяна. Разрасталось, пуская цепкие корни, чувство неизбывного одиночества, жизнь окрашивалась в серые тона запустения. Один за другим пали на него два болезненных роковых удара: смерть любимой и внезапная гибель друга. Не прошло и нескольких недель после его визита, как разнеслась печальная весть о загадочной кончине отшельника. Труп Вжесьмяна, застывший в смертельной судороге, найден был в странном месте и в странной позе: перекинувшись через парапет окна, он пытался проникнуть внутрь давно заброшенной виллы напротив его дома.

Так странно ушел из жизни одинокий мечтатель,

и только теперь, после его смерти, Помян вполне осознал, как крепки были связывавшие их духовные узы. После ухода Вжесьмяна в нем словно что-то сломалось, словно пресеклась главная артерия, соединявшая его с жизнью и ее делами. Гибель друга обрела со временем символическое значение, стала чем-то вроде указателя на будущее — предостерегающим знаком. Приглохли скрытые, самые глубокие струны души, остановился и замер ток, подспудно питавший его духовное бытие.

В мире, создаваемом другом, творчество самого Помяна словно бы находило оправдание и поддержку: книги Вжесьмяна зачастую были идеализированным воплощением тех мыслей, которые у Помяна обретали земную и более конкретную реализацию. Творчество друга было своего рода искуплением, Помян считал его очистительной жертвой за свой «грех» — за чувственный облик своих творений. Они с Вжесьмяном дополняли друг друга неповторимым образом: один взял на себя бремя отречения и остался в тени, другой, более приспособленный для житейских схваток и побед, грелся в лучах славы и поклонения. Помян вполне отдавал себе отчет в тихой жертвенности друга и, как только его не стало, не смел и не желал действовать в одиночку. А взваливать на себя его бремя, стать им, оставаясь собой, — нет, это ему явно не по силам…

Назойливым рефреном повторялся в памяти последний их разговор, отдельные его фрагменты разбухали до неимоверных размеров, все собой заслоняя. Он был не в состоянии думать о чем-то ином. Ночным аккомпанементом к раздумьям дня стал один и тот же, упорно повторявшийся сон — пейзажный, сохранивший смутную память о действительном, давно пережитом происшествии.

Снился ему какой-то дом на окраине города по правой стороне узенькой улочки, круто идущей вверх. Дом почему-то казался знакомым, и улочка тоже, может, он действительно когда-то побывал там ненароком, но наяву ему никак не удавалось сообразить, где находится это место.

Навязчивость сновидения раздражала и наводила на размышления. Похоже было на то, что сфера подсознания упорно настаивала на каком-то своем желании, которое ускользало от него в бодрствующем состоянии. Измученный назойливостью ночного пейзажа, он решил непременно разыскать этот дом и таким путем избавиться от кошмара.

Если улочка его сна существовала в реальности, ее следовало искать в южной, холмистой, части города. Именно туда и направил Помян свои стопы после полудня в один из солнечных сентябрьских дней.

Инстинкт ориентации его не подвел.

Это был один из самых старых кварталов, известный ему лишь по названию — он туда никогда не заглядывал. Столетия назад как раз здесь, вероятно, и зародился город, теперь же это была убогая окраина, населенная всяким подозрительным сбродом.

По дну глинистого оврага, склоны которого успели обрасти домишками, крытыми гонтом или огнеупорным толем, некогда протекала река, а ныне

место ее заняла сыпучая бледно-желтая дорога, вьющаяся среди строений, полуприкрытых зарослями лозняка. Русло реки передвинулось на северо-запад, вслед за ним туда же ушло и бурление городской жизни.

Помян медленно шел Колодезной улицей, которая, наискось пересекая склон оврага, попутно скрещивалась со всеми другими улицами и переулками квартала.

В воздухе висела пронизанная солнцем дымка золотисто-ржавого цвета. Курились трубы, расстилая над крышами густые завитки дыма и пропитывая чадом все предместье. Клубы пыли, взбитые автомобилями и фургонами, разворачивались на солнце серыми свитками, затрудняя дыхание.

Миновав третий по счету перекресток, Помян оказался в начале узкой, ощетинившейся заборами улицы. Что-то в ней его удивило. Глянув на табличку, прибитую к столбу, он прочитал: «Улица Птичья».

До поры до времени не анализируя внезапно нахлынувших чувств, он сменил направление и начал взбираться вверх по этой тесной улице, с двух сторон зажатой дощатыми оградами.

И вправду птичья дорожка, думал он, с любопытством озираясь вокруг. И почему-то она не кажется мне чужой. Такое впечатление, будто я здесь прохожу не впервые. Вот эту рябину, просунувшую ветви в щели забора, я помню совершенно определенно. Ее одиночество среди окрестной бесцветности меня уже удивляло…

Вскоре ограды кончились, потянулся ряд неогороженных бедных домиков, старых, одноэтажных, вросших в землю. Их окружали грязные дворы, пахнущие помоями, поросшие кое-где чахленькими кустами.

Какая убогость! И это жизнь? — не без отвращения восклицал про себя Помян, переводя взор на дорогу.

Минут через десять ряд домов оборвался, дальше стелилась двойная полоса заросших сорной травой выгонов. В верхнем конце одного из них, справа, обрисовывались какие-то строения. Подойдя ближе, он разглядел, что они составляют единое целое, замкнутое штакетником и живой изгородью. Маленький мостик соединял входную калитку с улочкой. Над калиткой, на дугообразной вывеске значилось: «Дом для престарелых и инвалидов».

Он заглянул в окошко ближайшей постройки. Блеск стекла, зажженного лучом закатного солнца, пробудил стершееся воспоминание; внезапно ожив, оно заиграло яркими красками. Помян совершенно точно припомнил, откуда он знает это заглушье: он проходил тут накануне рокового дня так и не состоявшейся дуэли. Погруженный в мысли о том, что готовит им с Прадерой грядущий день, он во время своей вечерней прогулки забрел случайно на эту самую Птичью улицу и дотащился до богадельни.

Ситуация повторялась: точно так же проходил он здесь два года назад, такие же закатные блики играли по стеклам, точно так же взглянул он ненароком в первое окошко флигеля, прикрытое зеленой занавеской. Нет, не точно так же. Тогда, накануне страшного дня, он увидел в окошке чье-то бледное, болезненное лицо с лихорадочным румянцем на скулах — измученное жизнью лицо пожилого мужчины. Взгляды их встретились и на секунду переплелись. Потом Помян двинулся дальше, обогнув богадельню… Сегодня за стеклом, окрашенным красноватым отблеском солнца, никого не было… Да, точно, именно в этом и состояла разница между его приходом сюда два года назад и нынешним…